Уильям Шекспир. Гений и его эпоха

В этом, как и в других романтических эпизодах, появляется Шекспир, желающий не только подарить людям фантастический мир, но и показать, что он мог бы им подарить, если бы ему действительно захотелось написать пьесу для театра масок. Короткая пьеса масок, поставленная Просперо, очаровательна, и она занимает свое место в волшебной истории, которая проникнута своего рода философией ухода в отставку. Этот мир, говорит Просперо, есть Майя, «великолепное зрелище», который изменяется, незаметно принимает другие формы и постепенно угасает, как будто его поставил какой-то божественный Иниго Джонс. У Монтеня есть высказывание: «La vie est un songe… nous veillons dormants et veillants dormons»[71]. (Итак, волей случая, это тот спор между потерпевшими кораблекрушение знатными господами об Утопическом острове.) Это философия, лишенная мужества, и кажется, что ей противоречит энергия языка, который не обладал такой выразительностью даже в годы зрелости Шекспира. Стефано и Тринкуло, пьянчуги, «с отвагой пьяной бьют, безумцы, ветер, / За то, что им подул в лицо; бьют землю / За то, что прикоснулась к их подошвам»: пассивное действие становится активным. Бесформенный Калибан говорит не просто о свежей воде, но о «быстрой свежести» («quick freshes»). Вся земля полна лихорадочной жизни; даже слепой крот, сидя под землей, слушает поступь человека. Если Шекспир создает поэтическое прощание, он намерен показать, что решение об уходе принято им самим, а не вызвано ослаблением его поэтической мощи. Отречение от буйного волшебства сделано, пока волшебство все еще обладает могучей силой. Когда волшебник видит, что его дочь удачно вышла замуж, он строит свои планы:

А после возвращусь домой, в Милан,
Чтоб на досуге размышлять о смерти.

Вместо Милана читай Стратфорд. Как показательно, между прочим, что это прощальное слово должно иметь такое грохочущее заглавие.

«Буря» была не самым последним словом Шекспира. Возможно, он сказал, вспоминая с друзьями прошлое за рыбным обедом в «Русалке», что хотел бы закончить свою великую сагу из английской истории. Он довел повествование до убийства первого Тюдора. Идти дальше означало проявить неосторожность в старые времена королевы Елизаветы; кроме того, существовал запрет на исторические представления. И еще: царствование Генриха VII, кажется, никогда не предоставляло больших драматических возможностей; приключения Ламберта Симнела и Перкина Уорбека были ничтожным предприятием, характер самого короля не отличался привлекательностью. Но его сын — совсем другое дело. Дочь Генриха VIII, о которой теперь уже открыто говорили, что она была незаконнорожденной, умерла и не могла оскорбиться. Жаль, что публика больше не проявляла интереса к правдивой истории в противоположность сказочным королям и королевам, которых в большом количестве изготовляли Бомонт и Флетчер. Жаль также, что у него, Уилла, не хватило энергии и времени прочитать все материалы о правлении Генриха VIII и сделать из них пьесу. В ответ Бербедж мог возразить, что нет нужды Уиллу делать всю работу. Пусть возьмет помощника. Почему бы не попробовать поработать тебе с одним из молодых людей, Джоном Флетчером например? Пьеса о Генрихе VIII, в которой будут изображены события, предшествующие рождению Елизаветы, пойдет на пользу «Глобусу». Пышное зрелище, ружья, фанфары — настоящее представление на открытом воздухе. Мы сделали слишком много этих интимных постановок в «Блэкфрайерсе»; настало время вновь вздохнуть полной грудью.

Итак, пьеса была написана. Она не романтизирована: король Генрих представлен в ней таким, каким, вероятно, запомнили его отцы старшего поколения публики. В пьесе он показан человеком любезным, но способным на дикие вспышки гнева. В самой пьесе не затрагивался вопрос относительно правомочности развода, легитимности дочери Анны Болейн (Буллен) или законности разрыва с Римом. В ней приводились только факты и предоставлялась полная свобода делать собственные выводы. В «Глобусе» пьеса впервые была представлена под заглавием «Все это правда», но на том представлении правды было сказано очень немного. Заключительная сцена первого акта происходит в зале, во дворце кардинала Йоркского. Анна Болейн входит с «гостями — кавалерами и дамами». Сэр Генри Гилфорд приветствует их от имени его светлости кардинала. Входит лорд-камергер вместе с лордом Сендсом и сэром Томасом Ловелом. Затем под звуки гобоев входит кардинал Вулси в окружении многочисленной свиты. Начинается пир. За сценой король Генрих «и маски в костюмах пастухов» готовят сюрприз для кардинала, явившись на праздник без приглашения. Генрих увидит Анну и сильно влюбится в нее. Но на том первом представлении действие закончилось звуками барабанов и труб и появлением камергера, провозгласившего о прибытии королевских гостей. Фитильный пальник для поджигания пороха в пушке поджег также тростниковую крышу театра. Пламя вышло из-под контроля.