Уильям Шекспир. Гений и его эпоха

Бен Джонсон, который, однако, оказал неоценимую помощь в его раскрытии, был, конечно, в меньшем фаворе у Джеймса, чем его друг Уилл. Он не умел ладить с властью, что объяснялось его непомерной гордыней и резкостью, равно как чрезвычайно острыми замечаниями, которые попадались в его пьесах. Он, Чапмен и Марстон объединили свои силы в создании комедии под названием «Эй, на восток!», и Джеймс в виде исключения разрешил пошутить над шотландцами, что не ладившая друг с другом троица думала использовать для украшения пьесы. О колонии Виргинии было сказано, что она заселена «только несколькими старательными шотландцами, которые, вероятно, действительно расползлись по всему свету». Шотландцы настойчиво стремились вырваться за пределы собственной страны, проявляя при этом убойное упрямство, которым будет упиваться Джонсон XVIII века. В пьесе также говорилось, что шотландцы были добрыми друзьями Англии, но только когда они находились «за ее пределами». Такое остроумие воспринималось с трудом. Все же, оправившись после оплеухи, полученной от властей, Бен решил посетить Шотландию, отправившись из Лондона пешком в поместье Уильяма Драммонда из Хоторндена. Драммонд записывает, что рассказал ему Бен об этом деле:

«Сэр Джеймс Марри обвинил его перед королем в написании каких-то текстов против шотландцев в пьесе „Эй, на восток!“ и умышленно объединил его с Чапменом и Марстоном, которые писали это вместе. Разнесся слух, что у них должны тогда отрезать уши и носы. После их выдачи он устроил пир всем своим друзьям, Кемдену, Селдену и другим. Посреди праздника его старая мать выпила за него и показала бумагу, в которой был сильный яд. Она должна была (если бы их приговорили к казни) подмешать этот яд в его питье в тюрьме. Но она не была невежей, как она сказала, и собиралась отпить из смертельного кубка первой».

Рассказ Бена как-то никого не убедил. Трудно представить по его рассказу, что тюремщик открыл камеру и согласился увлажнить камни и крыс, «чтобы я мог пообщаться со своими друзьями». Он показал, что думал о Марстоне, в «Плагиаторе», а Чапмен имел слишком много таланта и слишком хорошо знал греческий, чтобы нравиться ему. Их сотрудничество было коммерческим, а не дружеским. Все же это забавная история, вполне подходящая для хвастуна фальстафовского типа вроде Бена: в непринужденной обстановке он сидел в Хоторндене за большой плоской бутылью, и его преисполненный почтения хозяин готов был занести в свою записную книжку что угодно. Это, так сказать, Ben trovato[59]

. Но одну историю он, кажется, никогда не рассказывал: о том, как он пошел на ужин с Кейтсби и его друзьями и узнал, что в недалеком будущем готовится Пороховой заговор.

Мы знаем, что сжигание чучел и фейерверки, устраиваемые британскими детьми 5 ноября, уходят своими корнями в некий древний народный обычай, но знаменательно, что из всех бесчисленных попыток покушений на британского монарха именно эта столь глубоко запечатлелась в народной памяти. Джеймс гораздо больше Елизаветы придавал значение символам божественного происхождения короны: монарх являлся своего рода Богом, и насилие, задуманное против его особы, приравнивалось к богохульству, что (как Шекспир всегда готов был демонстрировать на сцене) переворачивало естественный порядок. Епископы Джеймса неустанно проявляли готовность разъяснять в полуторачасовых проповедях, гораздо менее развлекательных, чем пьесы Шекспира, доктрину о божественном праве. Теперь, с заговором Кейтсби, перед народом возникло самое ужасное апокалиптическое видение: их король, который только что принял святое помазание, взлетает к небесам. Его отец тоже взлетел к небесам в Керк-о-Филдсе, когда его мать уехала на бал.

^{Гай Фокс и его приятели-заговорщики активизировали свою деятельность, поскольку их разочаровало предательство Джеймса, обещавшего терпимо относиться к католической вере}