Читаем Уильям Шекспир – вереница чувственных образов полностью

Когда молодой человек пошёл наперекор принципам королевы Елизаветы! Вполне очевиден факт, что небеса тут ни причём. Автор сонета в этой строчке, показывает читателю своё дистанцирование от религии, дистанцирование своего творчества. Хотя в эпоху европейского и итальянского ренессанса, многие художники, скульпторы, композиторы, писатели и драматурги выполняли социальные заказы церкви и королей. Легко объясняем факт, что автор всех 154-х сонетов аноним и работает под псевдонимом Ульям Шекспир.

Палью (Camille Paglia) называет средний раздел сонета 29, неким «списком наполовину воображаемых обид». На что, Фрэнк (Frank), в конце концов частично соглашается с её утверждением о «наполовину воображаемом», поскольку, по его мнению, именно «повествующий» сам притягивал на себе несчастья. По его версии, его «несчастья» отчасти являются продуктом его юношеского мышления и излишне поспешных выводов, с некой доминантой «надуманности» проблем (Bernhard Frank, «Shakespeare's 'SONNET 29», The Explicator Volume 64 No.3 - 2006).

— Так ли, обстоят дела на самом деле? Мне показалось очевидным, что большинство современных исследователей, анализируя сонет 29, по понятной причине больше опираются на свои ассоциативные ощущения перекладывая проекции своих чувств на молодого человека главного героя сонета 29. (Camille Paglia, Break Blow Burn. New York: Pantheon Books, 2005).

— Однако, мой семантический анализ не находит никакой «надуманности» в переживаниях автора сонета и молодого человека, описанных в сонете 29. Ибо он действительно несчастен и одинок, так как отлучён не только от двора, где его возлюбленная придворная фрейлина, но и разлучён со своей возлюбленной по приказу королевы.

Элизабет Харрис Сагейзер (Elizabeth Harris Sagaser) выделяет 29-й сонет среди других сонетов «елизаветинской эпохи» тем, что в нем автор, повествующий от имени 3-го лица, то есть молодого человека, является главным объектом внимания читателя. Что отличает монет 29 от многих любовных сонетов того времени, полностью сосредоточенных на объекте любви повествующего или же сокровенных желаниях поэта, как автора. От этого у читателя создаётся впечатление, что стихотворение посвящено женщине, а не повествующему. Однако, Элизабет Харрис Сагейзер (Elizabeth Harris Sagaser) подчёркивает: «Я не имею в виду это... то есть (эти стихи), которые сами по себе о «конкретных» возлюбленных. Но они (возлюбленные), действительно притворяются, и в этом разница». Таким образом она объясняет основное различие, именно то, что сонет 29 значительно отличается от большинства любовных объектно-ориентированных сонетов того времени.

Автор, повествующий от лица молодого человека в Сонете 29 прямым образом признается, что результаты его жизненного опыта остаются его собственными, несмотря на то что независимо от этого он делает в последних двух строчках окончательный вывод. Который звучит на эмоциональном подъёме, как гимн вечной любви.

Тема любви у большинства авторов той эпохи была направлена на то, чтобы прежде всего «задаться вопросом» любви. Что означает, что, хотя большая часть поэтических произведений того времени «искусственно камуфлировалась» авторами под любовную тему, но несмотря на это, в сонете 29 автор, абсолютно «не пытается проделать такое же».

Из аргументаций Элизабет Харрис Сагейзер (Elizabeth Harris Sagaser) становится ясно, что отличительной особенностью этот сонета, является сосредоточение внимания читателя автором сонета на повествующего влюблённого человека, а сонет посвящён эмоциям и переживаниям автора, а не возлюбленного. По мнению, критиков инсайдеров, Элизабет Харрис Сагейзер (Elizabeth Harris Sagaser) обращает внимание на отсутствие категории конкретного времени в последовательности повествования, как «тогда» или «затем», некий временной переход в сюжете сонета 29, от определенного момента: не прошедшего момента, а настоящего (Sasager, Elizabeth H. «Shakespeare's Sweet Leaves: Mourning, Pleasure, and the Triumph of Thought in the Renaissance Love Lyric», English Literary History, The Johns Hopkins University Press 61.1 (1994): 1-26. JSTOR. Web. 27 Oct. 2009).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Крылатые слова
Крылатые слова

Аннотация 1909 года — Санкт-Петербург, 1909 год. Типо-литография Книгоиздательского Т-ва "Просвещение"."Крылатые слова" выдающегося русского этнографа и писателя Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) — удивительный труд, соединяющий лучшие начала отечественной культуры и литературы. Читатель найдет в книге более ста ярко написанных очерков, рассказывающих об истории происхождения общеупотребительных в нашей речи образных выражений, среди которых такие, как "точить лясы", "семь пятниц", "подкузьмить и объегорить", «печки-лавочки», "дым коромыслом"… Эта редкая книга окажется полезной не только словесникам, студентам, ученикам. Ее с увлечением будет читать любой говорящий на русском языке человек.Аннотация 1996 года — Русский купец, Братья славяне, 1996 г.Эта книга была и остается первым и наиболее интересным фразеологическим словарем. Только такой непревзойденный знаток народного быта, как этнограф и писатель Сергей Васильевия Максимов, мог создать сей неподражаемый труд, высоко оцененный его современниками (впервые книга "Крылатые слова" вышла в конце XIX в.) и теми немногими, которым посчастливилось видеть редчайшие переиздания советского времени. Мы с особым удовольствием исправляем эту ошибку и предоставляем читателю возможность познакомиться с оригинальным творением одного из самых замечательных писателей и ученых земли русской.Аннотация 2009 года — Азбука-классика, Авалонъ, 2009 г.Крылатые слова С.В.Максимова — редкая книга, которую берут в руки не на время, которая должна быть в библиотеке каждого, кому хоть сколько интересен родной язык, а любители русской словесности ставят ее на полку рядом с "Толковым словарем" В.И.Даля. Известный этнограф и знаток русского фольклора, историк и писатель, Максимов не просто объясняет, он переживает за каждое русское слово и образное выражение, считая нужным все, что есть в языке, включая пустобайки и нелепицы. Он вплетает в свой рассказ народные притчи, поверья, байки и сказки — собранные им лично вблизи и вдали, вплоть до у черта на куличках, в тех местах и краях, где бьют баклуши и гнут дуги, где попадают в просак, где куры не поют, где бьют в доску, вспоминая Москву…

Сергей Васильевич Максимов

Публицистика / Культурология / Литературоведение / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги
Андрей Белый. Между мифом и судьбой
Андрей Белый. Между мифом и судьбой

В своей новой книге, посвященной мифотворчеству Андрея Белого, Моника Спивак исследует его автобиографические практики и стратегии, начиная с первого выступления на литературной сцене и заканчивая отчаянными попытками сохранить при советской власти жизнь, лицо и место в литературе. Автор показывает Белого в своих духовных взлетах и мелких слабостях, как великого писателя и вместе с тем как смешного, часто нелепого человека, как символиста, антропософа и мистика, как лидера кружка аргонавтов, идеолога альманаха «Скифы» и разработчика концепции журнала «Записки мечтателей».Особое внимание в монографии уделено взаимоотношениям писателя с современниками, как творческим (В. Я. Брюсов, К. А. Бальмонт и др.), так и личным (Иванов-Разумник, П. П. Перцов, Э. К. Метнер), а также конструированию посмертного образа Андрея Белого в произведениях М. И. Цветаевой и О. Э. Мандельштама. Моника Спивак вписывает творчество Белого в литературный и общественно-политический контекст, подробно анализирует основные мифологемы и язык московских символистов начала 1900‐х, а также представляет новый взгляд на историю последнего символистского издательства «Алконост» (1918–1923), в работе которого Белый принимал активное участие.Моника Спивак — доктор филологических наук, заведующая отделом «Литературное наследие» Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, заведующая Мемориальной квартирой Андрея Белого (филиал Государственного музея им. А. С. Пушкина).

Моника Львовна Спивак

Литературоведение