Уилки Коллинз

Друг Коллинза, Холман Хант, оставил описание его манеры поведения. Приветствуя гостя, он раскачивался вперед-назад, обхватив колени, и «спрашивал с глубокой озабоченностью о том, откуда вы только что прибыли». Упоминали и характерное для него «нервное подрагивание коленей, словно он укачивал невидимого младенца». Он не мог спокойно стоять на месте. Чувствуя приближение приступа подагры, которой он был подвержен на протяжении почти всей жизни, «беспокойно шаркал ступней по полу». Однако в моменты расслабленности лицо его приобретало мечтательное и задумчивое выражение; во время разговора сверкающие глаза сквозь очки в золотой оправе буквально впивались в собеседника.

Как и многие его современники, он любил яркую одежду, словно участвуя в великой драме жизни в какой-то особой роли. Его доктор, Фрэнк Берд, отмечал, что Коллинз мог явиться к ужину «в светлом костюме из твида или верблюжьей шерсти, свободной розовой или голубой рубашке в полоску и, скажем, с красным галстуком». На фотографии, сделанной в Нью-Йорке во время тура с чтением романов, писатель запечатлен в лохматой шубе. Есть свидетельства, что он носил «льняную рубашку, усеянную крупными красновато-бурыми квадратами, с низким вырезом, дополненную причудливо завязанным пестрым шарфом» в сочетании с ярко-голубым пиджаком и жилетом. У него был целый спектр галстуков, полосатых и в горошек. Уже перевалив за пятьдесят, он однажды отправился на прогулку по Лондону в элегантном пальто, какие обычно носили молодые люди, и услышал, как некая женщина сказала своему спутнику: «Только подумать: взрослый мужчина надевает такое пальто — в его-то годы!» Однако дома он предпочитал с комфортом работать в ночной рубашке.

Он был известен своим дружелюбием и привычно хорошим расположением духа; вероятно, обладал наилучшим характером среди всех викторианских романистов. Он не отличался жесткостью и энергией Чарлза Диккенса; у него не было задумчивого и величественного облика Джордж Элиот. Как отметил один из его приятелей, он был «меньше склонен к позерству, чем кто-либо»; он был добрым и доступным в общении. У него не было «потаенных граней», и, кажется, женщины обожали его за лукавый юмор и непринужденное обаяние. Он располагал к себе мужчин веселостью и тем, что называли «юношеской жизнерадостностью». Он сам говорил о себе, что солидность не является частью его натуры. К немуможно применить характеристику, данную им же одному из персонажей: тот, «кому при знакомстве все пожимают руку, но никто не кланяется». Он всем был известен как Уилки — не Коллинз или мистер Коллинз.

Новое транспортное средство, омнибус, получило название от латинского «омни» (дословно — «всем»), потому что было доступно для всех, его демократичность можно считать предвестием актов о парламентской реформе 1867 и 1870 годов[2]. Коллинзу нравились поездки на омнибусе, он любил погружаться в среду, которую считал более «современной», чем «идеальной». По соседству с его домом пролегали маршруты омнибуса от паба «Йоркшир Стинго» в районе Паддингтон до Банка Англии, по Нью-роуд (сегодня Мэрилебоун-роуд), Сомерс-таун и Сити-роуд.

Это был не такой уж дешевый вид транспорта — шиллинг за полный билет, зато в нем бесплатно можно было читать газеты и журналы. Салон вмещал двадцать два пассажира, и Коллинз как-то написал, что «омнибус всегда представляет собой передвижную выставку эксцентричности человеческой натуры»; Уилки нравилось пристально изучать «совершенно разные способы забираться в экипаж и занимать в нем места, и каждый такой способ что-то сообщал о человеке». Он встречал там модную молодую даму в ярком кринолине, банкира в строгом черном костюме и цилиндре. В один из дней он замечал тучного джентльмена в белом галстуке, а в другой — человека с зеленой сумкой, потертого жизнью, но старающегося выглядеть прилично. Он мог подметить, как тучный джентльмен указывает зонтиком кэду, кондуктору, на некое нарушение правил. Он наблюдал за встревоженными, нервными, измученными и нездоровыми горожанами. В одном из его романов, «Бэзил»[3], молодой человек безнадежно влюбляется в девушку, случайно увидев ее в омни.

Кто-то из рецензентов охарактеризовал сочинения Коллинза как «битком набитые» случайными событиями, «словно омнибус пассажирами в дождливый день». Благополучно устроившись на сиденье, Уилки мог подслушать как характерные, так и довольно новые для тех лет лондонские обороты речи. «Это ошеломило меня. Я буквально измочален. Я сражен наповал. У меня ум за разум заходит. Ему хватит ума полюбить лимонад. Он с тараканами в голове. Это бы его немного встряхнуло. Уплетать за обе щеки. Пока-пока, сержант».