Уилки Коллинз

Уилки и на этот раз учился неподалеку от дома и не испытывал страданий, через которые проходили многие чувствительные английские школьники. Однако префект его общежития, похоже, был тираном. По словам Уилки, он «обожал на ночь слушать истории, словно восточный деспот, литературным вкусам которого мы обязаны “Тысяче и одной ночи”». Он мог заявить несчастному школьнику: «Ты пойдешь спать, Коллинз, лишь когда расскажешь мне историю». Если Уилки успешно справлялся с требованием, получал печенье, если не смог развлечь повелителя — плетку-девятихвостку. Эта красочная байка, возможно, является приукрашенной версией реальности, однако она показывает, что повествовательный дар Коллинза уже тогда был оценен. Кроме того, Уилки отлично читал вслух. Он зачитывал отрывки из «Франкенштейна» Мэри Шелли и «Монаха» Мэтью Льюиса своей тете и ее многочисленным гостям, а те восклицали: «Боже! Ох! Ах! Вот это да!» Ему нравилось, когда у слушателей мурашки по коже ползли от страха. Один из его персонажей говорит: «В данный момент прическа у тебя прилизанная, но волосы твои встанут дыбом к концу моего рассказа».

Были и другие воспоминания об академии. Судя по всему, Уилки заслужил там репутацию ленивого и невнимательного ученика. «Если бы это был Коллинз, — выговаривал один из учителей другому ученику, — я не был бы удивлен. Никто не ожидает от него ничего особенного. Но Вы! И т. д. и т. п.». Тот факт, что на уроках Уилки блистал знанием французского, лишь отталкивал от него одноклассников. Он лучше других мальчиков знал мир, больше путешествовал, чем многие из его сверстников. Два письма к матери из школы написаны на итальянском не как упражнение, а скорее как шифр, чтобы избежать пристального взгляда учителей, неизменно просматривавших корреспонденцию учеников, — это считалось нормой. На итальянском он называл школу «тюрьмой» и «этим проклятым местом». Он, очевидно, не чувствовал себя там комфортно. Странноватость и даже некоторая эксцентричность его поведения не располагали к нему более заурядных английских мальчиков.

Он нуждался в компенсации за это вынужденное пребывание «в тюрьме». Мать посылала ему выпечку, которую он, отвечая ей, с благодарностью называл «изумительно вкусной». Из тех же писем мы знаем, что зимой можно было кататься на замерзших прудах у школы, а один мальчик за пенни соглашался глотать пауков. Уилки заверял мать, что с глазами у него все стало лучше, что позволяет предположить: воспаление глаз уже тогда начинало мучить будущего писателя. В поздние годы болезнь станет источником его постоянных страданий. Должно быть, для него стало облегчением окончание школы в возрасте шестнадцати лет. Никакой больше латыни. Никакого греческого. Но что делать дальше? Уильям Коллинз обдумывал перспективу принятия сыном сана священника. «Мой отец, — писал Уилки, — предложил послать меня в Оксфордский университет, с тем чтобы я поступил в церковь». Однако по некотором размышлении старший Коллинз пришел к выводу, что сын совершенно не подходит для такого служения. Он был начисто лишен респектабельности и почтительности. Он был готов в любой момент бросить вызов «восхваляемой морали» XIX века. Да и необходимое содержание студента университета, включавшее расходы на «поддержание должного вида», было Уильяму Коллинзу не по карману. Уилки сказал отцу: «Я подумал и решил, что мне следует писать книги», но тот счел это заявление демонстрацией юношеского своенравия, способного привести лишь к нищенскому существованию где-нибудь на чердаке. Итак, при отсутствии достойной альтернативы было решено, что семнадцатилетний юноша займется коммерцией.

После болезни в Сорренто здоровье главы семьи так всерьез и не улучшилось, доктор считал причиной ревматизм, осложненный тем, что дом на Авеню-роуд стоял на сырой глинистой почве. Летом 1840 года семья переезжает в более сухой район Оксфорд-террас к северу от Гайд-парка. Именно отсюда Уилки Коллинз ежедневно отправлялся на омнибусе в офис «Антробус и Компания», расположенный в западной части Стренда, рядом с Трафальгарской площадью.

Он стал учеником в фирме, занимавшейся импортом чая. Поскольку Эдмунд Антробус был другом Уильяма Коллинза, надо полагать, он оказал услугу художнику, приняв его сына «учеником без оплаты», но, конечно, не было и речи, чтобы предоставить ему статус клерка с постоянным окладом. Не получая жалованья, но и не оплачивая обучение, Уилки должен был «узнать бизнес» и освоить методы коммерции. Это также должно было обеспечить его полезным занятием. Ведь праздность — это грех.