Уилл (ЛП)

— Это все из-за меня, прости. — Он качает головой, снова уткнувшись взглядом в землю.

Я мельком смотрю на свои ноги и проклинаю свой расслаблено-летний вид. Возможно, я должна была принять за правило «никогда не выходить из дома без каблуков» и тогда меня никогда не поймали бы в шлепанцах тогда, когда это действительно важно. О, ну хорошо, шлепанцы вполне сгодятся. Я поднимаю свою ногу и надавливаю пальцами в грудь, заставляя его сидеть прямо и смотреть на меня. — Этого недостаточно, Уилл. Мне нужно знать, что случилось.

— Это просто он, — вздыхает он.

— Спенсер?

Он кивает.

— Он, блядь, может делать все, что угодно, и никто не скажет и слова, но как только я впервые в жизни по-настоящему начинаю получать удовольствие, он не только цепляется ко мне, он должен сделать из этого настоящее шоу!

— Ой, брось, все не так плохо.

— Легко говорить, когда ты не имеешь с ним дело всю твою жизнь.

— Ты немного преувеличиваешь.

— Правда? Спенсер может быть самым большим мудаком, и все любят его за это. Даже моя семья. Когда мы все собираемся вместе, Спенсер — золотой мальчик, и это просто становится таким… — Он пытается подобрать правильные слова, затем качает головой. — А знаешь, пофигу.

— О, нет, ты расскажешь мне.

Он смотрит мне прямо в глаза.

— Что? — Требую я, не давая ему соскользнуть.

— Они вроде как достают меня, — тихо говорит он, выдыхая.

— Что ты имеешь в виду? У тебя замечательные родители. — Хмурюсь я.

— Я знаю. С семьей иногда такое случается… О, это звучит жалко, когда говоришь это вслух. — Говорит он с раздражением.

— Можешь рассказать мне, — настаиваю я.

— Они смотрят на Спенсера сквозь розовые очки. Они видят в нем удивительного трудоголика. Ты знаешь? Они говорят всем, что он архитектор, потому что думают, что это звучит с большей значимостью и не чувствуют, что есть разница. Его мама игнорирует то, что сейчас он делает работу, которую не проектировал. Она просто рассказывает всем, что у него есть своя компания, хотя мы равные партнеры, и вся эта хрень была МОИМ планом. И теперь они все в восторге от того, что у него есть девушка, потому что он может успокоиться. Как будто все, в чем он нуждается, это только хорошая девочка. Не то, что ему нужно уже, твою мать, повзрослеть и перестать валять дурака! Ему просто нужно было найти хорошую девушку, и все волшебным образом стало хорошо. Они не понимают, что люди пожертвовали охренительно многим, чтобы в итоге увидеть, как он получил это место. Что бы я ни делал, как хорошо бы я это ни делал, никто этого не замечает. И если я пытаюсь им сказать, они переворачивают все с ног на голову, будто я ревную или пытаюсь привлечь внимание. Все становится похожим на чудовищный спектакль. И я знаю, что кажусь глупым испорченным ребенком. Но это происходит с самого детства, и это до сих пор расстраивает меня.

Я пристально смотрю на него несколько минут. Я никогда не видела его таким.

— Видишь? Это не очень привлекательно, правда?

— Не совсем. — Смеюсь я.

Он удивленно смотрит на меня, но затем покорно кивает.

Я хочу встряхнуть его, но вижу, что он чувствует себя подавленным, и знаю, что это сейчас не поможет. Вместо этого мне нужно добраться до корня этих проблем.

— Так что конкретно сегодня произошло?

— Все из-за того, что вчера мы провели отличный вечер.

— Да, так и было. — Улыбаюсь я.

— Это было потрясающе. — Улыбается он в ответ, но улыбка быстро исчезает. — И я не могу просто отлично провести время, без его подколов и издевок надо мной. Но он может пытаться раздеть свою подругу на публике, и никто не говорит ни слова.

— Почему бы тебе не ответить ему? Дай попробовать вкус его же лекарства.

— Потому что со Спенсером так не сработает. Он всегда на высоте, а я всегда козел отпущения. Даже когда я думаю, что получил преимущество, ему все равно удается обойти меня.

— Может быть проблема в тебе, — осмеливаюсь предположить я.

— Спасибо, — говорит он, уронив голову и опираясь локтями на колени.

Я не думаю, я просто действую. Снова нажимаю пальцами ему на грудь, на этот раз сильнее. Заставляя его откинуться назад и прислониться спиной к стене. Его взгляд наконец поднимется.

— Не делай так. Речь о тебе, а не о ком-то еще.

— Ты не знаешь, каково это, — начинает он, и я прерываю его.