Уиллард и его кегельбанные призы

Тем временем – меньше, чем в миле[10] от крохотного гостиничного номера, в котором братья Логаны ждали телефонного звонка, что снабдит их местом расположения боулинговых трофеев, – Уиллард, огромная птица из папье-маше, высился над трофеями. На полу их угнездилось около пятидесяти: больших, замысловатых, как миниатюрные боулинговые алтари, и маленьких, как иконы.

Уиллард и боулинговые трофеи стояли в гостиной большой квартиры. В гостиной была ночь и тьма, но даже при этом от боулинговых трофеев исходило бледное религиозное сияние.

Святой Уиллард украденных боулинговых трофеев!

Люди, которые жили в квартире, пошли посмотреть повторный показ Греты Гарбо[11] в местном арт-кинотеатре[12]. Их звали Джон и Патриция. Он был молодой кинорежиссёр, а она – школьная учительница. Они были очень дружны со своими соседями Констанс и Бобом. Боб спускался к ним три-четыре раза в неделю. Ему нравилось сидеть на полу в гостиной с Уиллардом и его боулинговыми трофеями, пить кофе и разговаривать с Джоном об Уилларде. Пэт обычно была на уроках. Она преподавала испанский в младшей средней школе[13].

Боб задавал вопросы об Уилларде и его металлических друзьях. Часто это бывал один и тот же вопрос, потому что Боб забывал, что уже задавал его.

«Где ты достал эти боулинговые трофеи?» – спрашивал Боб в сотый или уже в тысячный раз? Это был его любимый вопрос, который он задавал снова и снова.

«Я нашёл их в брошенной машине в округе Марин[14]», – терпеливо отвечал Джон в сотый или в тысячный раз. Джон знал Боба уже три года, и когда Джон с ним познакомился, Боб не был таким. Боб очень ловко управлялся со всеми аспектами жизни, а ум у него был настолько острый, что мог бы устроить пикник на лезвии бритвы.

Джону было неловко видеть Боба таким. Он надеялся, что это пройдёт, и Боб станет прежним.

Иногда Джон гадал, что же могло случиться, из-за чего Боб так себя вёл: всегда задавал одинаковые вопросы, снова и снова: «Где ты достал эти боулинговые трофеи?» и т.д., неуклюже передвигался и был рассеянным, а иногда проливал кофе, и Джон его оттирал, а до Боба едва доходило, что это сделал он.

Когда-то для Джона Боб являлся героем, потому что был так хорош в делах и словах. Те дни прошли, и Джон жаждал их возвращения.

Боулинговые трофеи продолжали бледно сиять в комнате, а Уиллард был тенью среди них, как безмолвная молитва.

Джон и Пэт вернутся позже, беседуя о Грете Гарбо, и включат свет в гостиной, и там будет верный Уиллард и его боулинговые трофеи.

«Сельдерей»

Боб снял ремень и начал медленно хлестать им Констанс: оставляя бледные красные отметины на её ягодицах и ногах. Она невнятно стонала из-за кляпа, который крепко сидел во рту и выплюнуть его она не могла.

Иногда её ещё заводило, когда он её хлестал. По-настоящему это заводило её, когда они только начинали играть в «Историю О», до того, как у него на пенисе появились и остались бородавки.

Он никогда не повреждал плоть, когда хлестал её, не оставлял на теле кровоподтёков. Он очень заботился об этом. Он не был заинтересован в том, чтобы она страдала.

Порка заводила его совсем не так сильно, как связывание и затыкание рта, но он продолжал это делать как часть ритуала, который вёл к их очень патетичному сексуальному акту, потому что ему нравилось слышать её стон из-за кляпа.

Что ей здесь по-настоящему не нравилось, так это кляп, который сильнее всего заводил его, и с которым он хуже всего справлялся, потому что сильно возбуждался и нервничал, когда вставлял его. Она не могла взять в толк, почему он так сосредотачивается на затыкании, а он не мог ей объяснить, потому что не знал и сам.

Иногда он пытался разобраться, почему ему нравится затыкать её, но он не мог найти рациональной причины. Просто ему нравилось, и он это делал.

Много раз, после того, как он заканчивал её связывать, а делал он это всегда в первую очередь, она говорила: «Пожалуйста, не затыкай меня. Ладно, связывай, хлещи, но только не затыкай. Пожалуйста. Мне это не нравится», – но он всё равно это делал, и чаще всего портачил, а иногда причинял боль, и очень нечасто ей нравилось быть с кляпом, и эти единичные, очень редкие случаи происходили только тогда, когда она вспоминала, как это нравилось ей поначалу.

Потом он положил ремень рядом с ней на кровать. Эта часть кончилась. Её глаза над кляпом так красиво, подумал он, так чутко и умно глядели на него.

Он развязал её ноги.

«„Давайте же венки из сельдерея наденем на чело и празднество начнём в честь Диониса“», – сказал ей Боб, цитируя греческую антологию по памяти.

«Мило, а?» – сказал он.

Она закрыла глаза.

Резинка

Боб всё ещё был одет, но уже ощущал в штанах эрекцию. Там всё набухло и тяжело прижималось к ноге. Близилось время, которого он по-настоящему боялся.

Единственным способом ввести в её вагину пенис, так чтобы она снова не заполучила бородавок, было использовать резинку, которую ненавидел он и ненавидела она.

Он подошёл к туалетному столику и под носками отыскал пачку резинок. Извлёк из пачки резинку. Прикасаясь к ней, он чувствовал себя грязным.