Уилт

– Я так и подумал, генерал. И поэтому в целях безопасности отдал приказ приостановить работу информационной службы и ввести особый режим секретности. Ведь если станет известно о проникновении вражеского агента…

Глаусхоф сделал паузу и дал генералу возможность собраться с силами для новой вспышки гнева. Генерал действительно не замедлил предпринять эшелонированную атаку на гласность. Когда взрывы негодования отгремели, Глаусхоф исподволь указал генералу нужную цель:

– Позвольте обратить ваше внимание, сэр, что деятельность разведки не позволяет надеяться на полное сохранение секретности.

– Ах, вот как? Ну так имейте в виду, майор: я отдаю приказ исключительной важности, обязательный для исполнения всеми службами базы. Я приказываю приостановить работу информационной службы и ввести особый режим секретности. При-ка-зы-ва-ю, слышите?

– Так точно, сэр. Я немедленно передам его разведслужбе. Потому что, если пресса пронюхает…

– Майор Глаусхоф, вы слышали мой приказ. Незамедлительно доведите его до сведения всех служб.

– В том числе и разведки, сэр?

– Ну конечно, – прорычал генерал. – Наша разведка лучшая в мире, и я не желаю, чтобы настырность прессы мешала ей выполнять свои обязанности на прежнем высоком уровне. Вам ясно?

– Так точно, сэр, – и Глаусхоф помчался отдавать распоряжения.

Скоро к штабу разведки была приставлена вооруженная охрана, а на базе объявлен особый режим секретности. Поскольку никто не мог точно сказать, что это за режим, приказ вызвал самые разные толки. Кто-то понял его в том смысле, что въезд и выезд с территории для гражданских лиц будет запрещен; по мнению других, это означало, что весь летный состав должен быть поднят по тревоге. Собственно, этой ночью летный состав поднимался по тревоге не один раз, так как из-за ПГ-2 то и дело срабатывала сигнализация, сообщающая о действии химического оружия. К утру по базе распространились столь противоречивые слухи, что Глаусхоф успокоился, вернулся к себе, устроил жене выволочку за то, что подбивает лейтенанта Хару нарушить субординацию в постели начальника, и наконец завалился спать. Ему следовало хорошо выспаться: впереди допрос Уилта, надо быть в форме.

* * *

Через два часа он вошел в надежно охраняемую больничную палату. Но Уилт, как видно, не склонен был отвечать на вопросы.

– Да уходите же, дайте поспать, – прокурлыкал он и перевернулся на другой бок.

Пылая гневом, Глаусхоф смотрел ему в спину.

– Вкатите-ка ему еще, – велел он врачу.

– Чего вкатить?

– Того, что кололи вчера.

– Вчера дежурил не я, – сказал врач. – А что это вы командуете, чем лечить? Вы кто такой?

Глаусхоф все с той же ненавистью уставился на врача.

– Я Глаусхоф. Майор Глаусхоф, чтоб вы знали. И я приказываю дать этому коммуняке какое-нибудь лекарство, чтобы он сию же секунду встряхнулся и я мог его допросить.

– Как скажете, майор, – врач пожал плечами и взглянул на табличку с указанием болезни на кровати Уилта. – Что бы вы посоветовали?

– Я? Какого черта? Что я вам – врач?

– Нет, врач я. И я считаю, что больному в настоящее время никакие лекарства не нужны. Он был отравлен химическим веществом…

Глаусхоф не дал ему договорить. Он злобно зарычал и вытолкнул врача в коридор.

– Слушай меня внимательно? – гаркнул майор. – В гробу я видал вашу медицинскую этику. Тут в палате лежит опасный вражеский агент. Слово «больной» к нему неприменимо. Понял?

– Еще бы не понять, – нервно сказал врач. – Конечно, понял. Только руки уберите.

Глаусхоф отцепился от его халата.

– Тогда быстренько делай так, чтобы этот паршивец заговорил. Пошевеливайся. Дело серьезное: может пострадать безопасность базы.

– Да, с безопасностью у нас плохо, – согласился врач и поспешил сбыть опасного больного с рук.

Минут через двадцать вконец озадаченного Уилта с головой укрыли одеялом и вывезли из госпиталя. Не успел он и глазом моргнуть, как уже сидел на стуле в кабинете Глаусхофа.

Глаусхоф включил магнитофон.

– Ну что ж, рассказывай, – велел он.

– Что рассказывать?

– Кто тебя послал?

Уилт задумался. Вопрос никак не был связан с его нынешними злоключениями, но. как и они, наводил на мысль о каком-то кошмарном сне.

– Кто меня послал? Я вас правильно понял?

– Правильно, правильно.

– Значит, я не ошибся, – заметил Уилт и снова погрузился в размышления.

– Ну? – сказал Глаусхоф.

– Что – «ну»? – Уилт надеялся, что оскорбительно развязный вопрос поможет ему стать хозяином положения.

– Кто тебя послал?

Силясь собраться с мыслями, Уилт воззрился на портрет президента Эйзенхауэра над головой Глаусхофа, но так ничего и не надумал.

– Кто меня послал? – снова переспросил Уилт и тут же пожалел: Глаусхоф взглянул на него не так приветливо, как покойный президент. – Никто не посылал.

– Слушай, покамест с тобой обходились по-хорошему, но это ненадолго. Скоро тебе придется круто. Будешь говорить или нет?

– Да-да, я охотно с вами побеседую. Хотя. по-моему, выражение «обходиться по-хорошему» тут не к месту. Когда тебя травят газом и…

– Может, тебе объяснить выражение «придется круто»?

– Нет, это лишнее, – поспешно отказался Уилт.

– Ну так выкладывай.

Уилт сглотнул слюну.