Уилт

– Плохо? Бог мой, да нет. Да и нужды не было говорить. Ева говорила сама за себя. – Сквозь окно он посмотрел на работающую бурильную машину.

– Значит, по-вашему, миссис Уилт была не очень симпатичным человеком?

Мистер Моррис покачал головой.

– Ева была ужасной женщиной.

Сержант Ятц облизал кончик своей шариковой ручки.

– Как вы сказали, «ужасной», сэр?

– Боюсь, что так. Она как-то посещала мои вечерние занятия по элементарной драме.

– Элементарной? – переспросил сержант и сделал соответствующую запись.

– Да, хотя в случае с миссис Уилт больше бы подошло определение стихийная. Она так экспансивно играла все роли, что была далека от убедительности. Ее Дездемона – это было нечто, такое трудно забыть.

– Она была импульсивной женщиной, вы это хотите сказать?

– Давайте лучше скажем так, – заметил мистер Моррис. – Если бы Шекспир написал пьесу так, как ее интерпретировала миссис Уилт, то задушенным бы оказался Отелло.

– Понятно, сэр, – сказал сержант. – Вы имеете в виду, что она не любит черных.

– Не имею представления о ее взглядах на расовую проблему, – сказал мистер Моррис. – Я говорил о физической силе.

– Сильная женщина, сэр?

– Очень, – ответил мистер Моррис с чувством.

На лице сержанта отразилось искреннее недоумение.

– Как-то странно, что такая сильная женщина дала себя убить Уилту и не оказала большого сопротивления, – сказал он задумчиво.

– Я в это тоже не могу поверить, – согласился мистер Моррис. – Более того, это говорит о том, что Генри обладает фанатическим мужеством, чего я никогда в нем не подозревал. Наверное, в тот момент он обезумел.

Сержант Ятц ухватился за эти слова.

– Значит, вы серьезно считаете, что он был не в своем уме, когда убил свою жену?

– В своем уме? Кто же в своем уме убьет жену и бросит ее тело…

– Я хочу сказать, сэр, – перебил сержант, – не считаете ли вы мистера Уилта сумасшедшим?

Мистер Моррис заколебался. У него в штате было немало психически неуравновешенных людей, но ему вовсе не хотелось это афишировать. С другой стороны, не исключено, что таким признанием он поможет бедняге Уилту.

– Да, я думаю, можно так сказать, – в конце концов сказал Моррис, у которого было доброе сердце. – Очень даже сумасшедший. Сержант, между нами, любой человек, согласившийся учить таких кровожадных молодых негодяев, как у нас в училище, не может быть полностью нормальным. Только на прошлой неделе Уилт ввязался в перепалку с наборщиками и получил удар в лицо. Я думаю, это сказалось на его поведении в дальнейшем. Надеюсь, вы сохраните все, что я вам сказал, в строжайшей тайне. Я бы не хотел…

– Разумеется, сэр, – сказал сержант. – Ну, не буду вас больше задерживать.

Он вернулся в полицейский участок и доложил о своих успехах инспектору Флинту.

– Совершенный псих, – провозгласил он. – Так он считает. Он высказался вполне определенно.

– В этом случае он не имел права держать ублюдка на работе, – сказал Флинт. – Он должен был уволить мерзавца.

– Уволить? Из училища? Вы же знаете, учителей нельзя уволить. Надо сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы тебя уволили.

– Например, укокошить троих. Ну, что касается меня, то они могут получить этого мерзавца назад.

– Вы хотите сказать, он еще держится?

– Держится? Да он перешел в контратаку. Сначала он довел меня до нервного истощения, а теперь Болтон умоляет, чтобы его заменили. Больше не может выдержать напряжения.

Сержант Ятц почесал голову.

– Понять не могу, как ему это удается, – сказал он. – Всякий подумает, что он невиновен. Хотел бы я знать, когда он попросит адвоката.

– Никогда, – сказал Флинт. – Зачем ему адвокат? Если бы на допросе присутствовал адвокат и лез с советами, я бы давно вытянул из Уилта правду.

* * *

С наступлением ночи в проливе Ил ветер усилился до восьми баллов. Дождь барабанил по крыше каюты, волны били в правый борт, и катер все больше и больше утопал в иле. В каюте было накурено, а атмосфера накалена. Гаскелл достал бутылку водки и пил. Они играли в слова, чтобы скоротать время.

– Так я себе представляю ад, – заявил Гаскелл, – быть запертым с парой сапфисток.

– Что такое сапфистка? – спросила Ева.

Пораженный Гаскелл вытаращил на нее глаза.

– Вы что, не знаете?

– Ну, я слышала что-то про остров…

– Дремучая вы наша, – сказал Гаскелл. – Надо же быть такой наивной. Сапфистка это…

– Джи, прекрати, – перебила Салли. – Чей ход?

– Мой, – сказала Ева? – И…М…П… получается Имп.

– О…Т…Е…Н…Т… получается Гаскелл, – сказала Салли.

Гаскелл еще разочек приложился к бутылке.

– Черт побери, во что мы играем? В слова или в откровенность?

– Твой ход, – сказала Салли.

Гаскелл поставил Д…И…Л…Д вокруг буквы О.

– Попробуй, размер подходит?

Ева посмотрела на него осуждающе.

– Нельзя употреблять собственные имена, – сказала она. – Вы же не дали мне употребить Сквизи.

– Ева, детка, дилдо вовсе не собственное имя. Это такая вещь. Суррогат пениса.

– Что?

– Ладно, проехали, – сказала Салли. – Теперь твой ход. – Ева посмотрела на свои буквы. Ей надоели эти постоянные указания, и, кроме того, ей хотелось знать, что такое сапфистка. И суррогат пениса. Наконец она составила слово Л…Ю…Б…О…В…Ь вокруг буквы О.