Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Такой сценарий может ожидать каждого. Такой сценарий мог ожидать и Черчилля. В 1942 году британским Министерством информации был опубликован официальный очерк о жизни страны в военное время. Имя премьера упоминалось только два раза, и то один раз вместе с именами других политиков, а второй – косвенно. В одной из работ, опубликованной в 1943 году и посвященной военным событиям, глава правительства также упоминался лишь дважды. В 1946 году по случаю парада Победы был подготовлен видеоролик, в самом начале которого Черчилля называют «архитектором победы», после чего он появляется в кадре всего один раз⁹³.

Чтобы не стать забытым, многие военные и политические деятели пытаются осветить из настоящего свое имя и свои свершения в будущем, публикуя мемуары или предавая огласке собственные дневники. Но этот вариант не устраивал Черчилля. Еще в молодые годы он отказался вести дневники и следовал этому принципу на протяжении всей своей жизни. На этот счет он придерживался следующего мнения: «Когда события развиваются с ошеломляющей скоростью и во всемирном масштабе, когда факты и оценки меняются день ото дня, когда личные отношения в официальных делах претерпевают изменения», оценки и мнения также подвергаются коррекции, а «позиция автора дневника остается или подчиненной, или узкой, или той и другой одновременно»⁹⁴.

Приведенные выше строки были написаны Черчиллем в эссе 1928 года про фельдмаршала Дугласа Хейга (1861–1928) и касались другого знаменитого военачальника первой четверти XX века Генри Юза Вильсона (1864–1922), вошедшего в историю не столько своим руководством Имперским генеральным штабом в период с 1918 по 1922 год, сколько насильственной кончиной от рук членов ИРА на пороге собственного дома и сорока одним томом дневников, «неблагоразумно» (как считал Черчилль) опубликованных его вдовой.

За прошедшие с конца 1920-х годы Черчилль еще больше укрепился в своей точке зрения, о чем можно судить по свидетельствам его современников. В годы войны на одном из обедов с американским командованием разговор зашел о целесообразности ведения дневников. Британский премьер выступил против подобного занятия, аргументировав, что после публикации составленных под влиянием событий записей автор нередко предстает в глупом свете. Немного ранее на одной из пресс-конференций он признался, что «всегда избегал заниматься предсказанием», считая «гораздо правильнее» обсуждать события после того, как они произойдут⁹⁵. Теперь он развил свою мысль, добавив, что лучше дождаться окончания войны и спокойно описать собственные впечатления о минувших событиях, исправив или предав забвению допущенные ошибки в случае необходимости⁹⁶. «Важно не только уметь открыть правду, но и знать, в каком виде ее следует представить», – заметит он несколько позже в беседе с Дуайтом Эйзенхауэром (1890–1969)⁹⁷.

В этой связи оказаться забытым – не самая страшная участь. Гораздо хуже остаться в истории в извращенном и неприглядном виде. «Человеческим созданиям не дано, к счастью для них (в противном случае жизнь была бы невыносима), предвидеть или предсказать в долгосрочной перспективе развитие событий. В один период кажется, что кто-то прав, в другой – что он ошибается. Затем вновь, по прошествии времени, все предстает в ином свете. Все приобретает новые пропорции. Меняются ценности. История с ее мерцающей лампой, спотыкаясь и запинаясь, освещает следы прошлого. Она пытается воссоздать былые сцены, вернуть прошедшие отголоски, разжечь потухшие страсти вчерашних дней»⁹⁸.

Черчилль произнес эти слова в ноябре 1940 года в память о скончавшемся после мучительной и безуспешной борьбы с онкологическим заболеванием Невилле Чемберлене. Говоря о своем предшественнике, Черчилль говорил и о себе, о том крутом повороте, который произошел в его карьере, когда из не самого популярного заднескамеечника периода 1930-х годов он превратился в лидера нации начала 1940-х. После окончания Второй мировой войны образ экс-премьера вновь мог подвергнуться изменениям, причем не в лучшую сторону.