Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Казалось бы банальный сюжет. Но не будем торопиться с выводами. Тем более что речь идет об авторе, который отнюдь не был графоманом, да и само произведение, в отличие от других работ, не предназначалось для публикации. В тексте много мест, наводящих на размышления. Взять, например, первый абзац. В первом же предложении автор сообщает, что в один из ноябрьских вечеров он занимался в своей студии живописью. С одной стороны, ничего необычного. Но присмотримся внимательнее: перед нами человек, который больше сорока пяти лет был депутатом парламента, возглавлял множество ключевых министерств и ведомств, а всему миру он был известен, как один из лидеров антигитлеровской коалиции, как военный премьер, приведший страну к победе в самой страшной и масштабной войне. И после всех этих достижений в каком образе он себя изображает? В образе художника! Даже не литератора!

Зачем автор использует этот прием, попытаемся разобраться чуть позже, а пока обратим внимание на другой принципиальный момент, содержащийся в первом абзаце. В тексте сообщается, что для работы использовался портрет, который был «написан в одном из клубов Консервативной партии в Белфасте», во время посещения лордом Рандольфом Ольстера в 1886 году. Также упоминается важная деталь, что за прошедшие с момента создания портрета шестьдесят лет холст был сильно порван. Впоследствии историки установят, что речь идет о реально существовавшей картине. Она была найдена Яном Стюартом, работавшим в свое время в школе Хэрроу и также возглавлявшим одну из школ в Эннискиллене, графство Фермана, Северная Ирландия. Стюарт обнаружил этот портрет на одном из аукционов и купил его за один фунт. Картина действительно находилась в ужасном состоянии. Помимо порванного холста, сильно потемнели краски. Обладая весьма скромными возможностями в реставрации, Стюарт сделал все, что было в его силах, дабы очистить портрет, и подарил его Черчиллю в конце мая 1945 года.

Почему, имея столько хороших изображений своего отца, Черчилль решил копировать именно этот портрет? Выбирая постаревший холст, он хотел показать, что, с одной стороны, собирается оставить потомкам собственный образ отца, более чистый и привлекательный, а с другой — подчеркнуть огромный потенциал художника, который своим талантом способен продлить жизнь, передав желаемый образ в века.

Теперь перейдем к рассмотрению самого диалога между героями. Беседа начинается с расспросов лорда Рандольфа, причем первые вопросы касаются близких Черчиллю-старшему сфер. Сцена отличается психологической убедительностью. Как еще в 1947 году может быть построен диалог с человеком, жизнь которого оборвалась в 1895 году? Разумеется, если лорду Рандольфу предоставлено право первого слова, он должен начать спрашивать о том, что ему хорошо знакомо. Так, он интересуется семью темами, представляющими для него основной интерес: монархия, Карлтон-клуб, Клуб любителей скачек, сами скачки, Лига Первоцвета, англиканская церковь, а также тем фактом, заседают ли епископы по-прежнему в палате лордов. Совпадение ли, что все вышеперечисленное, хотя и подверглось изменениям, сохранилось в общественной, политической и клерикальной жизни Британии? И это при том, что за прошедшее с 1894 года время

в стране и во всем мире произошли колоссальные перемены. Но о них лорду Рандольфу неизвестно ничего. Знания о постигших мир метаморфозах потрясают его.

Интересно, как Черчилль знакомит своего отца с новыми реалиями. Действительность начинает проявляться не в конкретных эпизодах или свершениях, а посредством языка. Причем сразу в двух направлениях. С одной стороны, Уинстон произносит неизвестное собеседнику слово ОК, с другой — лорд Рандольф был вынужден уточнить, что его сын понимает под racing, не зная, что с 1894 года этот термин стал означать не только скачки, но и использоваться для обозначения состязаний в скорости, которые можно было назвать словом гонки, также незнакомым лорду Рандольфу.