Уинстон Черчилль: Власть воображения

Все эти «души прекрасные порывы» были на самом деле весьма деликатным делом: приводя в доказательство своих слов факты и цифры, Черчилль, не умевший скрытничать, должен был соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не выдать своих информаторов и сведений, которые могли бы быть использованы врагом. И потом, роль стороннего критика его никогда не устраивала, он хотел действовать, участвовать, брать на себя ответственность, оказывать прямое влияние на грядущие судьбоносные события. Одним словом, он мучительно переживал, что был отстранен от власти и не мог повлиять на политику страны. Его речи были прежде всего призывами к министрам принять срочные меры, которые он не мог провести сам: ускорить перевооружение, начав с выделения «средств на увеличение ВВС вдвое и еще больших сумм, чтобы увеличить их вдвое еще раз»; приступить без промедления к приобретению земли под будущие аэродромы, открыть больше летных школ, переоборудовать гражданские заводы для быстрого перехода на выпуск военной продукции; создать Министерство обороны для обеспечения координации действий Адмиралтейства, Министерства авиации и Военного министерства. Надо было бы также создать Министерство снабжения по образцу и подобию Министерства вооружений, которым Черчилль управлял двадцать лет назад; развеять пацифистскую иллюзию, ослеплявшую общество, объяснив абсолютную необходимость эффективной обороны; пересмотреть программы кораблестроения, убрав условия Лондонского договора, по которым с 1930 г. ограничивалось водоизмещение эсминцев, крейсеров и подводных лодок; согласовать британскую внешнюю политику с политикой Франции, Италии (ее нужно убедить отказаться от завоевания Абиссинии, пока не поздно) и даже СССР, чье вступление в Лигу Наций вызвало у Черчилля горячее одобрение, поскольку большевистская угроза казалась ему на тот момент менее опасной, чем гитлеровская; поддерживать всеми силами миротворческую миссию Лиги Наций, предоставив ей средства для активных действий и претворения в жизнь своих решений; активизировать исследования в области противовоздушной обороны, увеличив финансирование разработки радарных установок и экспериментальных снарядов. Последней задачей занимался специальный орган – Комитет по исследованиям в области противовоздушной обороны, но он подчинялся министру авиации, а тот интересовался им не больше, чем военный министр – танками в годы Первой мировой. Черчилль потребовал создать новую структуру при Имперском комитете обороны, что и было сделано в марте 1935 г., но за три месяца новый подкомитет провел всего два заседания, что для Черчилля было вопиющим проявлением несерьезного отношения к делу, и по палате общин снова разносилось эхо его резких обвинительных речей… Наконец, Черчилль добивался обсуждения в парламенте оборонных вопросов на закрытых заседаниях, чтобы все проблемы могли дискутироваться свободно, без опасения выдать секреты врагу.

Для властей предержащих все это было слишком хлопотно и неуместно. В свете поставленных ими самим себе целей – бюджетный баланс, политика мира и голоса избирателей – советы Черчилля были совершенно неприемлемы. Но как заставить замолчать этого смутьяна, который, если не принять меры, обязательно взбудоражит общественное мнение? Лишить его положенного тайному советнику права доступа к конфиденциальной информации? Это бы только сделало из него мученика, осложнило бы донельзя отношения с палатой общин и ничего бы не решило, благо у Черчилля явно были свои источники информации, которые ни Болдуин, ни Макдоналд не могли точно установить. Если бы они соизволили прочитать адресованные им военные и дипломатические отчеты, то сразу бы открыли, что их главный обличитель получает те же документы, а значит, пользуется услугами сообщников, занимающих высокие посты в Министерстве иностранных дел, Военном министерстве, Адмиралтействе и штабе ВВС. Но военные вопросы и внешняя политика были им настолько неинтересны, что их равнодушие надежнее всего берегло анонимность информаторов депутата от Эппинга! К тому же это был не простой депутат: он носил прославленное имя, девять раз назначался министром, прекрасно проявил себя на последней войне (да и на нескольких предшествующих), был лучшим оратором парламента, пользовавшимся расположением короля Георга V, лично знал в течение тридцати лет весь генералитет и сам мог устроить себе встречу с послами хоть Италии, хоть Советского Союза. Он был недосягаемым и тем более грозным противником, что обладал превосходным чувством юмора и не отличался злопамятностью. Стэнли Болдуину, своей главной (после Макдоналда) мишени, он любезно преподнес первый том биографии Мальборо с дарственной надписью и даже навестил его во время лечения на курорте Экс-ле-Бен… И что прикажете делать с таким феноменом?