Уинстон Черчилль: Власть воображения

Таким образом Чемберлен расчистил себе путь; этим же вечером, выступая в парламенте, он ограничился заявлением, что его правительство отправило в Берлин предупреждение и что будет издана Белая книга, которая оправдает в глазах всего мира его дипломатические усилия по мирному урегулированию германо-польского конфликта. Об исполнении обязательств по оказанию помощи полякам, уже пятнадцать часов подвергавшихся разрушительным атакам, он не сказал ни слова, и от депутатов не последовало ни одного возражения. Что касается Франции, то там еще более Чемберлена были рады даже самому ничтожному шансу завязать переговоры с целью увернуться от катаклизма, постигнувшего Польшу. Таким спасительным шансом виделась предложенная Муссолини четырехсторонняя конференция по «пересмотру положений Версальского договора», позволившая бы сохранить мир и удовлетворить притязания Гитлера, соблюдя видимость приличий, – второй Мюнхен, идея которого в целом устраивала Чемберлена (ему первый Мюнхен принес большой успех). Вот почему за 1 сентября и следующий день правительство Его Величества не предприняло новых инициатив. Между тем Гитлер ничего не ответил на британскую ноту, а оборона поляков трещала по всем швам. На заседании кабинета днем 2 сентября министры, чутко прислушивавшиеся к общественному мнению, в один голос потребовали считать «предупреждение» ультиматумом и дать срок до полуночи. Премьер-министр подчинился и обещал сообщить палате общин о данном решении в тот же вечер.

Ничего этого сделано не будет: выступая перед парламентариями, ожидавшими объявления войны, Чемберлен ограничился рассказом об умеренном настроении во французском МИДе, о предложениях Муссолини и возможности новых переговоров, «если немецкое правительство согласится вывести свои войска из Польши». Позже депутат Эдуард Спирс отметит, что от услышанного их удивление «перерастало в крайнее изумление, а изумление – в раздражение». Черчилль несколько погрешил против истины, сдержанно заметив, что «уклонистские заявления премьер-министра были плохо встречены палатой»; на самом деле к концу речи Чемберлена враждебность парламента была почти осязаемой: те, кто не брызгал ядом, просто не могли вымолвить слова от душившей ярости. Леопольд Эмери вспоминал: «…депутаты остолбенели. Вот уже целых два дня несчастных поляков бомбили, а премьер-министр снова искал способ упросить Гитлера снизойти до ответа, не согласится ли он выпустить из когтей свою жертву». Как и большинство депутатов, Эмери задавался вопросом, не была ли «ахинея Чемберлена» «прелюдией к новому Мюнхену». От имени оппозиции Артур Гринвуд выступил с речью протеста, довольно слабой, но встреченной взрывами аплодисментов на скамьях консерваторов; было очевидно, что премьер-министр терял контроль над парламентом и даже своей партией.

Чемберлен вышел с заседания потрясенным и признался Галифаксу, что его речь «прошла крайне скверно». Но это было еще не все: вечером того же дня члены его кабинета, разгневанные попыткой замолчать их единодушное решение об ультиматуме Германии, сплотились вокруг сэра Джона Саймона и около девяти часов направили Чемберлену грозное требование немедленно послать ультиматум в Берлин. Премьер осознал, что с умиротворением покончено. Часом позже он позвонил председателю французского Совета министров Даладье и объявил о своем намерении отправить ультиматум завтра в девять утра со сроком истечения в одиннадцать часов, поскольку, как он объяснил, прошло «шумное заседание в палате общин» и его «коллеги из кабинета также взбудоражены». Когда Даладье сообщил, что его правительство намеревается отправить ультиматум со сроком в сорок восемь часов, Чемберлен ответил, что он сам не может себе такого позволить, ибо «ситуация здесь выйдет из-под контроля». Всего за несколько часов его любовь к миру и страх перед войной были сметены более сильным опасением – оказаться отстраненным от власти собственными министрами и парламентским большинством, так что ультиматум будет передан 3 сентября в девять часов утра и истечет в одиннадцать. С этого момента начинается необратимый отсчет. В 11:15 Чемберлен объявил палате общин, что Великобритания находится с Германией в состоянии войны. Через шесть часов ее примеру последовала Франция.