Уинстон Черчилль: Власть воображения

И на этом все? Нет, это было только начало, ибо наш энергичный старикан вынашивал множество проектов наступлений, от самых бредовых, вроде плана «Катерина» (слегка подретушированный проект операции на Балтике от 1915 г., когда Россия была союзником, а авиация не вышла из пеленок!), до самых блестящих, вроде операции «Ройял Марин» – плана пресечения германской речной навигации с помощью дрейфующих мин. Кроме того, он внимательно следил за разработкой нового оружия, вникая во все детали, и лично присутствовал на испытаниях зенитной установки, управляемой дистанционно по кабелю (довольно сомнительное изобретение профессора Линдеманна) и первых образцов «Белого кролика № 6» – гигантской машины для рытья траншей, по которым собирались незаметно подбираться к немецким окопам и застигать врага врасплох (но все неприятные сюрпризы доставались только механикам). Параллельно невероятный человек-оркестр поставил свои эпистолярные таланты на службу Родине. Так, 11 сентября президент Франклин Рузвельт, поздравляя с возвращением в Адмиралтейство, писал ему: «Я буду рад, если вы лично будете информировать меня в любой момент обо всем, что посчитаете нужным сообщить». Рузвельту, несмотря на нейтралитет, очень хотелось быть в курсе европейских дел, и в Черчилле он видел лучшего собеседника, чем Чемберлен. Последующие события только подтвердят его правоту. С разрешения Военного кабинета первый лорд начал переписку, обещавшую стать весьма плодотворной. Черчилль по-прежнему поддерживал прямые связи с французами, а именно с Блюмом, Манделем, Даладье, Рейно и старым боевым другом генералом Жоржем. В то же время наш министр-депутат-воин-журналист готовил речи для выступлений на Би-би-си или в палате общин и – даже вымолвить неловко – диктовал новые главы «Истории англоязычных народов»! В ту осень он рассказывал об Оливере Кромвеле, Канаде и Викторианской эпохе на основе материалов, подготовленных его помощниками Уильямом Эшби, Алланом Баллоком и Уильямом Дикином; в декабре 1939 г. он дойдет до Трафальгара и Ватерлоо… И этот удивительный человек еще успевал находить время читать все газеты и отчеты о парламентских дебатах, ходить в театр с супругой и веселиться на свадьбе своего сына Рэндолфа с юной Памелой Дигби.

Как ужать все это в сутки из двадцати четырех часов? Вернувшись к своим привычкам Первой мировой, разумеется! Подъем около шести утра, работа в постели, выход (в ночной рубашке) в зал с картами к семи часам, продолжительное пребывание в ванной комнате (откуда доносятся бесчисленные инструкции, на лету записываемые секретарями), работа до тринадцати часов (с щедрыми дозами шотландского допинга), долгий обед, час сиесты в постели, снова ванная, работа до вечера, ужин с гостями (главным образом с друзьями, соратниками или полезными политиками), заседание штаба в двадцать один час, затем с двадцати трех часов надиктовка парламентских речей в личном кабинете, за которым следовала «История англоязычных народов». «Было непросто уговорить его пойти спать», – заметил парламентский секретарь Адмиралтейства сэр Джеффри Шекспир. И это так: к двум часам ночи он спускался в операционный зал в подвале, опрашивал собравшихся там офицеров, поднимался в картографический зал и задерживался там надолго. «Когда он находился в Адмиралтействе, – вспоминала его личный секретарь Кэтлин Хилл, – само место начинало вибрировать от электрического напряжения». Охотно ей веришь… Весь штаб флота должен был приспособиться к его ритму вне зависимости от физических способностей; даже молодые офицеры выдыхались, пытаясь следовать примеру бодрого пенсионера, а первый морской лорд сэр Дадли Паунд во избежание преждевременного износа организма попытался перенять у неутомимого начальника технику кубинской сиесты: «Он не ложился по-настоящему, – напишет Черчилль, – но дремал в своем кресле, и порой так увлекался, что засыпал на заседаниях кабинета».

Увы! Как и во время Первой мировой, начальный этап нового конфликта был неутешительным для союзников. Лондон беспомощно наблюдал за разгромом Польши; Военный кабинет обещал Франции авиационную поддержку в случае проведения операции по прорыву «линии Зигфрида», но французы решительно не желали что-либо предпринимать[144]. На море положение было не лучше: ежедневно немецкие подводные лодки, охотники или мины отправляли на дно три, четыре, а то и пять французских или британских торговых судов; в середине сентября погиб авианосец «Корейджес» с пятьюстами членами экипажа; через месяц пришел черед линкора «Ройял Оук», торпедированного подводной лодкой капитана Прина прямо на якорной стоянке в гавани Скапа-Флоу[145]. Неудачи подорвали боевой дух британцев, и Берлин решил этим воспользоваться, чтобы предложить переговоры о мире, которые Германия явно провела бы с позиции силы.