Уинстон Черчилль: Власть воображения

Деятельность нашего министра этим не ограничивалась: если подполковник Черчилль в прошлом году даже из грязи траншей слал докладные записки и рекомендации о методах ведения войны, то разве можно представить себе, чтобы министр Черчилль от этого воздержался? Такое было просто физически невозможно! Уинстон не принадлежал к профессиональным стратегам, но он был одаренным дилетантом, которого переполняли идеи, тогда как у членов Военного совета, политиков мирного времени, их не было совсем. Феномен сообщающихся сосудов становился, таким образом, совершенно неизбежным, хотя министры и штабные офицеры шумно возмущались. Так, 22 июля секретарь Военного кабинета Морис Хэнки записал в дневнике свои впечатления от чаепития с новоиспеченным министром вооружений: «Ллойд Джордж передал ему мой доклад по военной политике; он уже хорошо осведомлен о ситуации в целом и знает обо всех наших военных планах, что, по моему мнению, совершенно неправильно». Мышление деятелей того времени было так устроено, что вполне типичным было считать «неправильным» то, что министр вооружений находится в курсе военных планов своего правительства! Планов робких и размытых, за исключением одного – безумно дерзкого, скрупулезно точного и… потенциально катастрофичного: это был план наступления во Фландрии.

Вечером 22 июля Черчилль написал Ллойд Джорджу, предостерегая его в очередной раз от нового наступления во Франции и умоляя сократить сроки всех ранее утвержденных операций; вместо этого было бы лучше направить подкрепления итальянцам, о чем думал и сам Ллойд Джордж. Черчилль предлагал использовать шесть дивизий генерала Саррайля, уже два года простаивавших в Салониках, для открытия нового фронта на Балканах или разгрома турецких войск западнее Босфора, что вызвало бы цепную реакцию на Ближнем Востоке. Но все напрасно: Ллойд Джордж, скрепя сердце, последовал решению Военного кабинета, остававшегося под влиянием начальника Главного штаба Робертсона и главнокомандующего Хейга, а те в своей гипнотической приверженности миражу войны на изнурение не извлекли уроков из кровавого поражения Нивелля у Шмен-де-Дам двумя месяцами ранее и пребывали в уверенности, что массированной атакой пехоты и конницы в направлении Ипра и Пасшенделе они смогут вернуть бельгийские порты на Ла-Манше – Остенде, Зебрюгге и Антверпен. Дорогостоящее заблуждение. Наступление 31 июля захлебнулось, как и все предыдущие: немцы, крепко засевшие в траншеях и предупрежденные долгой артиллерийской подготовкой, заставляли щедро оплачивать кровью каждый метр болотистой почвы, не представлявшей ни малейшего стратегического значения. Как обычно, британские генералы упорствовали в своем заблуждении, и атаки продолжались три с половиной месяца. В итоге удалось занять восемьдесят пять квадратных километров ценой ста пятидесяти тысяч убитых и трехсот тридцати тысяч раненых…

Черчилль, делавший все возможное и невозможное для снабжения оружием и боеприпасами наступления, о пагубности которого он предупреждал официально, выступил перед коллегами с неопровержимыми обвинениями в адрес апологетов войны на изнурение: «Если, наступая, мы теряем в три-четыре раза больше офицеров и в два раза больше нижних чинов, чем обороняющийся противник, то спрашивается, кого мы изнуряем?» Хороший вопрос… Но на тот момент истощилось только терпение Ллойд Джорджа. В середине октября, когда наступление во Фландрии увязло в грязи, донесения разведки раскрыли ему масштаб катастрофы; 25 октября он узнал о поражении при Капоретто: за три дня наступления австро-германские войска обратили в бегство миллион итальянцев, взяли в плен двести тысяч человек и захватили тысячу восемьсот орудий… И ведь всего за несколько дней до этого печального события генерал Хейг заверил премьер-министра, что Италия «сможет выстоять без нашей помощи». Когда уже после разгрома его спросили, возможно ли отправить в Италию две дивизии, главнокомандующий столь же уверенно отвечал, что наилучшее средство помочь союзникам – «продолжать отвлекать Людендорфа» во Фландрии.

Ллойд Джордж больше не верил Хейгу; еще до начала заседания Военного кабинета он спросил совета у Черчилля и генерала Генри Уилсона, и мнения обоих совпали: надо немедленно послать итальянцам подкрепления. Две недели спустя на итальянском фронте сражались пять британских и пять французских дивизий, а Черчилля отправили 18 ноября в Париж договариваться с итальянским и французским коллегами[105] о перевооружении итальянской армии винтовками, пулеметами и полевой артиллерией. Между тем в Париж и Лондон дошла новая ужасная весть: в Петрограде к власти пришли большевики, заявившие о намерении заключить мир с Германией; Россия, оттягивавшая на себя миллион немецких солдат и три тысячи орудий, собиралась дезертировать из лагеря союзников, что позволило бы немцам сконцентрировать все силы на Западном фронте… В Париже некоторые министры признавались Черчиллю, что исчезновение «русского парового катка» может предзнаменовать поражение Антанты.