Уир Гермистон

— Я не намерен вам ничего повторять, к вам это не имеет отношения! — воскликнул Арчи, вдруг спохватившись, что и так уже сказал много лишнего.

— О, вот как? Ко мне это не имеет отношения! — Керсти вскочила на ноги. — Всякий в Гермистоне может болтать обо мне сколько хочет, а ко мне это не имеет отношения! Что же это у вас было, вроде семейной молитвы? И управляющего пригласили? Не удивительно, что пошли разговоры, раз вы посвящаете во все каждого встречного и поперечного! Но как вы совершенно справедливо, участливо, тонко изволили заметить, мистер Уир, все это не имеет ко мне ни малейшего отношения! А теперь, я думаю, мне самая пора уйти. Пожелаю вам всего наилучшего, мистер Уир!

И Керсти сделала ему величественный реверанс, хотя с ног до головы ее била дрожь бесплодного упоения гневом.

Бедный Арчи был совсем ошеломлен. Она успела отойти, прежде чем он вновь обрел дар речи.

— Керсти! — крикнул он. — Да Керсти же!

И в голосе его прозвучали такое искреннее изумление, такая мольба, что было очевидно: школьный наставник больше не существует.

Она обернулась.

— Что Керсти? — откликнулась она. — Что вам от меня нужно? Ступайте к вашим друзьям и кричите на них, если хотите.

Но он мог только повторить свой зов:

— О Керсти!

— Никакая я вам не Керсти! — отвечала девушка, и глаза ее горели, как уголья, на бледном лице. — Меня зовут мисс Кристина Эллиот, если хотите знать, и не смейте называть меня иначе! Пусть я не заслуживаю любви, но я требую уважительного обращения, мистер Уир! Я из почтенной семьи и неуважения не потерплю. Что я такого сделала, чтобы дать вам право так обращаться со мною? Что я сделала? Что я сделала? О, что я такого сделала? — Голос ее зазвенел и сорвался. — Я думала… я думала… я думала, я так счастлива! — И первое рыдание потрясло ее, как приступ жестокой лихорадки.

Арчи подбежал к ней. Он обнял бедняжку и прижал к себе, и она прильнула к его груди, как дитя к груди матери, и обхватила его руками, крепкими, словно тиски. Он чувствовал, как она вздрагивает от горьких рыданий, и ему было невыразимо жаль ее. Жаль и в то же время страшно этой опасной огнестрельной машины, механизма которой он не понимал, а между тем держал ее в руках. Пелена отрочества вдруг спала у него с глаз, и он впервые отчетливо увидел противоречивое лицо женщины. Тщетно, перебирая в памяти свой разговор с нею, он пытался найти сделанный промах, нанесенную им обиду. Ее вспышка оставалась необъяснимой, то была словно злая гримаса природы…

«УИР ГЕРМИСТОН»

«Уир Гермистон» остался незаконченным. О том, как думал Стивенсон продолжать роман, известно со слов его приемной дочери Айсобель Стронг («Бель»), выполнявшей в течение последних лет жизни писателя обязанности его литературного секретаря.

Повествование оборвалось в напряженный момент: решительное объяснение между Арчи Уиром и Керсти Эллиот… В дальнейшем, рассказывала Айсобель Стронг, Арчи должен был вопреки чувству, но в согласии с рассудком оставить свою любовь. Жениться на Керсти он не мог: лорд Гермистон никогда не допустил бы этого, и так же не способен был Арчи подвергать риску репутацию девушки. Между тем его ветреный приятель Фрэнк Иннис не только не смутился, но и воспользовался последним обстоятельством: он обольстил Керсти, подавленную, не владеющую собой. Ее тетка, Керсти-старшая, догадалась о случившемся и открыла все Арчи. На поединке тот убил Фрэнка. Однако клеймо «обольстителя» держалось на Арчи. Братья Керсти готовятся ему мстить. От семейного самосуда молодого Уира избавило государственное возмездие: его арестовывают как убийцу. И тут действие романа должно было достигнуть наивысшей точки: Арчи на скамье подсудимых, его жизнь в руках лорда Гермистона, верховного судьи, неукоснительного стража законов, беспощадного «вешателя» и… его отца!

Стивенсона глубоко занимала эта ситуация. «Судья вынес прежде нескольким людям высший приговор. И вот в силу определенных свидетельств тяжелое обвинение выдвигается против сына самого судьи», — так намечал Стивенсон центральную сцену романа в письме к Чарлзу Бакстеру, своему другу и душеприказчику (декабрь, 1892). Выношенная, продуманная психологическая линия книги приходила, однако, в противоречие с фактической достоверностью: шотландское судопроизводство исключало столь драматическое положение — отец-судья вершит судьбу сына. Лорд Уир Гермистон мог лишь участвовать в процессе, но окончательного слова он был бы на этот раз лишен. Стивенсону же хотелось довести столкновение отца и сына до крайности. Он советовался с Бакстером, юристом по профессии, просил судебных документов и книг, прибегал к мнению других знатоков истории и закона. Кроме того, из окружного суда, где председательствовал верховный судья Гермистон, дело Арчи должно было поступить на рассмотрение лорда генерального судьи, а для этого процесс и вместе с ним действие романа пришлось бы перенести в Эдинбург. Это также оказывалось препятствием в развитии сюжета, как задумал его автор.