Уиронда. Другая темнота (сборник)

Невероятным усилием воли я заставил себя захлопнуть окно, опустил рольставни и выругался. Тяжело дыша, обливаясь потом, я заметил, что они уходят – черная одежда, ноги, как опоры ЛЭП, а все засыпает снег, похожий на перхоть.

Прежде чем скрыться из виду за поворотом, они обернулись. И хотя отошли уже далеко, я видел их очень хорошо, словно смотрел в мощный бинокль. А они, со злобой и голодной обидой, уставились прямо на меня.

– Мы вернемся, – шептали их губы. – Мы скоро вернемся.

И они вернулись.

* * *

От звонка в домофон меня сбросило с кровати. Он был неумолим и смолкать, похоже, не собирался. Оранжевые цифры на радиобудильнике показывали два пятнадцать ночи.

Я решил, что это балуются соседские мальчишки – заклеили звонок жвачкой или вставили зубочистку и теперь бегут рассказывать о проделке друзьям.

ДРРРЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫНННЬ!

– Сопливые засранцы!

Я пошел к окну, собираясь устроить им головомойку, на которую только способен сорокалетний ворчливый старикашка. Звонок стонал, мучился, умирал. Готовый высказать хулиганам все, что я о них думаю, я поднял рольставни.

– Какого хрена…

Они стояли за стеклом, прямо напротив меня, оба.

Сборщики абонентской платы.

Я еще не совсем проснулся, поэтому не сразу понял, что не так, но потом страшная догадка током пронзила меня, словно мне хорошенько дали по яйцам, сбив дыхание и оставив без сил.

Я жил на втором этаже.

Чтобы заглянуть в мое окно, им пришлось бы оторваться от земли. Но ведь это невозможно. Не могли же они плыть в воздухе.

Но они плыли в воздухе.

Плащи развевались вокруг их тощих тел, как крылья больного голубя, под припорошенными снегом рубашками виднелись торчащие ребра и ключицы. Немного наклонив головы на бок, они смотрели на меня с упреком.

– Предупреждаем в последний раз, Росси, впустите нас, или хуже будет! – в их хриплом голосе слышалось какое-то бульканье. Так сумасшедший перед смертью выкрикивает проклятья в адрес всего мира. На сизых губах выступила пена. – Открой, воооор!

Они с легкостью висели в воздухе, словно надутые гелием воздушные шары. Стоявший ближе к окну поднял руку. Я увидел кривые желтые ногти, длинные, как ножи. С невероятной скоростью он застучал ими по стеклу, время от времени царапая его, и я, оцепенев, услышал мелодию из любимой спортивной передачи моего отца. В следующую секунду ритм изменился и получился оригинальный мотивчик из кулинарного шоу, которое часто смотрела мама.

– Убирайтесь! – прокричал я, зажмуриваясь. Хоть бы побыстрее проснуться. – Вон отсюда!

Но когда я открыл глаза, передо мной в ночном снегопаде плыли мои родители. В той же одежде, в которой я похоронил их много лет назад. Их лица были обезображены гниением и объедены червями. Оставшаяся кое-где желтая кожа прилипла к ухмыляющимся черепам и от сырости стала похожа на испорченный сыр, покрытый пушистой плесенью.

– Здесь так холодно… Андреуччо, впусти нас, – захныкали они. – Мама с папой всегда платили абонентскую плату, Андреа. Открой окно, впусти нас в тепло, и мы все вместе сядем на диван смотреть телевизор, как когда-то…

Апатия, деменция и время, долгое время, проведенное в могиле, высосали из черепов серое вещество, а пустые глазницы зияли в них, словно дыры в швейцарском сыре. Стоило потрясти головой, и под чертами моих родителей начинали просвечивать бледные, морщинистые лица сборщиков абонентской платы, будто я смотрел на жуткие картинки-переливашки. Эти лица улыбались, оголяя малиновые десны, из которых торчали скрученные куски ржавых телевизионных антенн. Клыки были слишком большими и мерцали в ночной темноте, как рябь на телевизионном экране. Фигуры, прижавшиеся носом и ртом к стеклу, напоминали летающих пиявок из параллельного ада.

– Открой гребаное окно, Андреа!

– Нет!

Пытаясь защититься, я схватил с журнального столика, стоящего слева от меня, первое, что попалось под руку: это оказался тяжелый сборник готических рассказов. Как только они увидели книгу, образ моих родителей с жужжанием растворился в воздухе, и я снова увидел измученные силуэты сборщиков абонентской платы. Теперь их изводило судорогами и рвало кровью прямо на черные плащи. На стекло попал червивый комок гнили.

– Фууу! Книги?! Почему просто не включить телевизор, Андреа? Там как раз показывают «Сделку»! Разве это не интереснее?

– Нет. Совсем не интереснее, ублюдки… – заорал я, держа книгу перед собой на вытянутых руках, как Библию или распятие. – Убирайтесь!

Сборщики абонентской платы завопили так, что зазвенели стекла. Они вцепились в плащи и начали складываться, как оригами, пожирающее само себя.

Не отрывая взгляда от окна, я сполз на пол.

Снаружи, в усталой ночной темноте, глухо завывала метель. Снежинки бешено мелькали за стеклом, как изображение на экране сломанного телевизора.

* * *

Через пару недель, когда я пришел к выводу, что причиной галлюцинаций стал плохо переварившийся жареный перец с луком и помидорами, коллега спросил:

– Слышал о плате за телевидение?

– Нет, а что?

– Теперь ее включат в счет за электричество. Придется платить, выхода нет.

– Вот дерьмо.