Уиронда. Другая темнота (сборник)

Так прошел месяц с того дня, как я запер дверь в подвал. Однажды, поднимаясь по лестнице, я вдруг встретил Фолкини – нелюдимого старика, живущего на последнем этаже. Увидеть герпес на лице и то приятнее, чем его вечно недовольную рожу.

– Эй, Бальдуцци, – остановил он меня. Мне кажется, раньше мы вообще никогда не разговаривали. – Вы слышали, что случилось с синьорой Ицциа?

– Нет, а что? – растерянно ответил я. – Это та, которая живет на первом этаже, да?

– Ага… – он постучал узловатым пальцем себя по виску и пристально посмотрел на меня желтоватыми глазами в ниточках капилляров. – Она сошла с ума. Несколько часов назад ее увезли на скорой. Отправили в психушку. Муж нашел ее в коридоре у подвалов, она рыдала, как сумасшедшая…

Меня бросило в жар. Только бы не слышать, что он скажет дальше, только бы старик замолчал. Но он не замолчал.

– Я видел, как ее на носилки грузят. У нее было такое лицо! И вопила она так, что оглохнуть можно. Орала какую-то бессмыслицу… Иногда крышу сносит вот так, ни с того ни с сего. Ужас какой…

– Что… что она говорила? – сам того не желая, пробормотал я.

– Пауки… Она сказала, что видела двух пауков размером с сенбернара, черных-пречерных, в глубине коридора, даже не пауков, а их тени; они покачивались на длиннющих ногах, по полметра, как будто пританцовывали. Сказала, что они были похожи на пятна – такие черные. А потом говорила про какого-то Рику, который заперт за зеркалом – мол, он плачет и хочет выбраться… Вот как иногда шарики за ролики заходят, а? Я вас чего спросить-то хотел… Вы же на дверь подвала замок повесили. Зачем? Бальдуцци, у вас все в порядке?

Я ничего не ответил, бросился в квартиру и, задыхаясь, закрыл за собой дверь.

Что все это значит? Неужели темнота может выбраться наружу, приняв другие формы? Может, она ищет нас? И что это еще за Рику, он-то тут при чем?

Гладившая в гостиной Элеонора бросила на меня вопросительный взгляд:

– Что случилось?

– Нам нужно убираться отсюда как можно быстрее.

И мы пытались это сделать.

Но ни от темноты, ни от самих себя сбежать невозможно.

* * *

По дому поползли слухи.

День ото дня все более зловещие.

О черных тенях, неестественно облепивших стены гаражей, о странных отблесках в шахтах лифтов, о пропавших домашних животных, о передвигающихся ковриках перед дверью, о газовых счетчиках, из которых доносится детский смех, о сошедших с ума лампочках, которые начинают светить черным светом, на несколько секунд словно стирая из реальности целые коридоры и лестничные пролеты.

Жильцы кричали во сне.

Много раз мне ужасно хотелось спуститься вниз, сломать замок, войти в подвал, поднять крышку люка и проверить – на месте ли пустота, изменилась ли она, пульсирует ли до сих пор, как черная лава в жерле вулкана, манит ли по-прежнему, пахнет ли шампунькой…

Но я смог не поддаться этому желанию.

И Элеонора тоже.

Мы сосредоточились на работе и поиске новой квартиры: присмотрели подходящую в тихом пригороде, но не очень далеко, и сделали предложение о покупке.

Мы уедем. К черту это все. Пусть кто-нибудь другой выясняет, что за хрень там внизу, пусть кто-нибудь другой поднимает Завесу тайны, если она действительно есть.

Беда пришла в начале июня, когда над городом, как сланцевое надгробие, нависло грязное небо. После обеда мы должны были встретиться с владельцем квартиры в агентстве недвижимости и договориться о цене.

Сидя в офисе, около одиннадцати, я обнаружил, что забыл дома важные документы, которые понадобятся для совещания с представителями конструкторского бюро. Отпросился у шефа и поспешил домой. Ливень хлестал такой, словно небо оплакивало все несчастья на свете.

Дорога шла мимо супермаркета, где потерялась Луна; скоро мы поменяем квартиру и мне не придется больше здесь ездить и смотреть на этот торговый центр, вид которого каждый раз пробуждал в душе самые мрачные воспоминания.

Под ледяным дождем я добежал от машины до подъезда. Перепрыгивая через две ступеньки, поднялся по лестнице и зашел в квартиру. Телевизор был включен, по местному каналу крутили новость о том, как учительница начальных классов умерла на глазах учеников. Упала, ударилась о парту – может, инфаркт или инсульт, бедные дети в шоке.

Я позвал Элеонору.

Она не ответила.

В студии, наверное, подумал я.

– Эле, я папку забыл, давай быстренько выпьем кофе, и я побегу обратно в офис.

Тишина.

– Эле?

Я постучал в дверь студии, но никто не ответил, и я вошел.

Ощущение было такое, что на меня набросилось невидимое злобное чудовище.

Комната, которую когда-то населяли лесные гномы и сказочные существа, превратилась в место поклонения Бездне.

Весь пол устилали полотна, картины стояли на мольбертах и были прислонены к старым коробкам. Когда закончились холсты, Элеонора начала рисовать на бумаге и ткани. С потолка свисала простыня с нашей кровати, измазанная самой черной краской, какая только есть на свете. Десятки маленьких рисунков, как отвратительные вотивные приношения, были прибиты к стенам гвоздями или приклеены коричневым скотчем.