Уиронда. Другая темнота (сборник)

– Я рад, что вы приняли наше предложение, – не вставая, сказал директор-манекен с гигантской головой. – Этот кризис нарушил нормальный порядок вещей, заставил изменить наши привычки и жизнь. Мы все в шатком положении. Видит бог, ходим по потрепанному канату. Кто-то падает, как ваш начальник, упокой Господи его душу. Кому-то удается удерживать равновесие, как вам, принявшему наше предложение. Кто-то качается на грани неопределенности, и ему суждено упасть. Подумайте о ребятах, которые только что окончили университеты, о молодежи. О тех, кто работает по срочным договорам. Мы все в шатком положении, в очень шатком. И рано или поздно канат порвется, тут сомневаться нечего.

Выйдя из кабинета директора, Ориоли представил ужасное существо на проводах, которое видел в среду, когда оно изо всех сил размахивало руками, чтобы не упасть.

* * *

Днем снова повалил снег. В пять пятнадцать Ориоли вышел из офиса и направился к стоянке. Служебного автобуса еще не было. Главко сунул руки в карманы и перекинулся парой слов с работником лет пятидесяти, в неизменном тесном джинсовом комбинезоне, которого не раз видел в мастерской. Его нос украшала сетка капилляров.

– М-да, тяжелые времена, – протянул рабочий. – Но если попаду под сокращение, то буду спокойно сидеть себе дома.

Главко только собрался возразить, сказать, что все наладится, но тут подошел начальник цеха и похлопал его по руке, привлекая к себе внимание.

– Извините, что перебиваю… Но автобуса не будет. Он съехал в кювет, все дороги занесло снегом… Нигде не проехать. Придется придумывать что-то или ждать рейсового.

– А… Хорошо. В смысле – плохо. Спасибо, – уныло пробормотал Ориоли. – Подожду рейсового.

Он попрощался с рабочим и в вихре ледяных хлопьев поплелся на остановку. Подышал на замерзшие руки и вдруг услышал какой-то странный звук. Словно дрожала металлическая струна. Задрав голову, Главко увидел темный силуэт на вышке. Вздрогнул и отвернулся.

– Так. Сосчитай до десяти, потом повернешься, и ничего там не будет. Вот увидишь, – приказал он себе.

Раз, два, три, четыре.

Пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Он резко обернулся.

Силуэт никуда не делся. Страшный, неподвижный, сводивший с ума. Размытое пятно в пелене снегопада, который превращался в настоящую бурю, темная язва с человеческими очертаниями, приклеенная к небу.

– Пошло все нахер! – прорычал Ориоли и перешел на другую сторону дороги. Он шагал не торопясь и не смотрел вверх, пока не поравнялся с вышкой. Совсем стемнело, и только небо было белым-бело от снега. Главко тяжело и глубоко вздохнул.

– Хорошо, а теперь медленно поднимай голову и…

На вышке, метрах в двадцати над ним, стоял Мартинелли. Теперь он был голым, а грудь и живот по-прежнему уродовали шрамы от вскрытия. Они сочились желтоватой жидкостью, напоминавшей по консистенции мед. Мартинелли жестом пригласил Ориоли подняться. Снег кружился в бешеном вихре, как будто хотел занести вышки, завод, весь мир.

– Иди, иди сюда, Главко, – позвал его бледный, похожий на червяка, силуэт, стоящий на вышке. – Здесь так хорошо, просто с ума сойти как хорошо…

– Н-нет, – пробормотал Главко.

– А ну, поднимайся, шельмец, а то я спрыгну! – пригрозил Мартинелли, пытаясь перекричать проезжающие мимо грузовики.

Главко, как будто под гипнозом, вытянул руку и вцепился в косую перекладину вышки. Она была ледяной. Ухмыляющийся череп со знака не влезай, убьет, смотрел на него с вызовом. Ориоли полез наверх – медленно, медленно, медленно.

Прошло добрых полчаса, пока он добрался до Мартинелли. Неизвестно, какой была высота, но отсюда мир внизу казался крошечным, как из окна самолета, – заснеженные поля, дома, крыша завода, из которой торчали трубы и какие-то непонятные металлические штуковины.

Забравшись, Главко протянул Мартинелли ладонь, посиневшую от холода.

Когда рука босса тисками сдавила его пальцы, снегопад стал еще сильнее. А Главко Ориоли завизжал как резаный.

Голова твари качалась на фоне неба, за раскрытыми челюстями начинался темный колодец рта, внутри которого Ориоли увидел истощенных людей, живущие в страшной нищете семьи, служащих, потерявших работу и повесившихся от безысходности в своих убогих квартирках, матерей, ставших проститутками, чтобы заработать детям на кусок хлеба. Тошнотворно завоняло старыми купюрами и засохшей кровью. Ориоли вырвало. Потом острые зубы, похожие на линию нисходящего тренда диаграммы Excel, впились ему в горло. Как щербатая и ржавая гильотина.

Главко Ориоли начал извиваться во все стороны, словно марионетка, которую дергал за веревочки психически больной ребенок. Не человек, а тряпичная кукла, болтающаяся в воздухе и брошенная на произвол судьбы.

Снова налетел снежный вихрь, и ледяные снежинки закружились в безумном танце.

Понедельник

Бруно Гай ехал по шоссе Сестриере в своем теплом «Опеле Корса». По радио играла «It’s the End of the World as We Know It»[9] в исполнении Майкла Стипа, и Бруно присвистывал в такт. Несмотря ни на что, он был счастлив. Удача наконец повернулась к нему лицом.