Лучана тащит тебя в комнату, помогает снять рубашку от пижамы; она явно переживает.
Ты сомневаешься.
– Нет, не стоит. Само пройдет. Просто надо отлежаться.
Ты идешь по коридору, сужающемуся, как нора, а перед глазами плывут картинки, где вы с Лучаной отдыхаете в Греции; потом они сменяются черными лицами, которые, ухмыляясь и пуская слюни, изучают тебя косыми глазами.
Ты погружаешься в скрипучие объятия матраса, Лучана укрывает тебя одеялом. Откуда-то издалека доносится ее голос:
– Сейчас приготовлю чай и принесу тахипирин, хорошо? Лежи, не вставай.
Но не прошло и полминуты, как ты чувствуешь, что вставать все-таки придется. Еще никогда в жизни тебе не было так плохо. По пищеводу поднимается жгучая волна.
И вот ты уже в туалете, склоняешься над унитазом, извергая сладковатые комки какой-то гадости, которые не имеют отношения к тому, что съедено накануне. Кажется, это не закончится никогда. Сквозь пелену слез пытаешься разглядеть содержимое желудка, а едкий запах желчи вызывает новые приступы рвоты.
На дне унитаза в желтоватой жиже плавают горошины.
Ты срыгиваешь, мышцы шеи сводит судорогой. Все зубы болят – и резцы, и коренные. Будто жевал кусок поролона. Сил совершенно нет. Только бы доползти до кровати. Погрузиться в небытие. Умереть. Поспать. Поспать, и, может, увидеть сон. Хотя нет. Лучше не надо. Еще только кошмара тебе не хватало.
Шаги. У тебя за спиной.
– Вставай, осторожнее. Пойдем в постель. Я вызову врача. Давай.
Это Лучана? Или Ирен? Униженная, с распухшим от ударов лицом, выбитыми зубами, порванными колготками, в убогой котельной дома на окраине…
Прежде чем подняться и нажать на слив, в желтой рвотной массе на дне унитаза, которую твой организм произвести просто не мог, ты видишь странные волокна; они плавно колышутся и вытягиваются, как плохо перемешанные в ведре капли краски.
Черные нити такого хищного, такого едкого черного цвета, что ты втягиваешь голову в плечи, несмотря на боль в шее.
Черные, как гнилая желчь, как кишки заброшенного угольного карьера.
Черные, как сажа.
Черные, абсолютно черные, как чернила.
– Сезонный грипп во всей красе, – с невозмутимым видом заявляет врач после недолгой пальпации твоего живота холодными, словно ледышки, пальцами. Ты не говоришь ему ни о царапинах, ни о странном раздражении на члене, которое начало проходить. – Соблюдайте постельный режим и пейте больше воды. Если в понедельник жар не спадет, вызовите врача… От рвоты принимайте Пласил…
Всю субботу ты валяешься в кровати, ворочаясь с боку на бок и чувствуя жажду – ты обезвожен, высох, как старая оленья шкура. Лучана сетует, что в такую хорошую погоду вам приходится сидеть дома, а можно было бы погулять.
Тебе плевать и на погоду, и на прогулку. Из головы не выходит Ирен
и ты хотел бы позвонить какому-нибудь коллеге, чтобы узнать, как у нее дела. Но у тебя нет ни одного номера телефона, ты ни с кем не сблизился за два месяца; в офисе никто не уверен в своем будущем, все думают только о собственных проблемах, и, отработав восемь часов, молча расходятся по домам. Придется ждать понедельника. А можно было бы навестить Ирен в больнице, принести ей букет цветов. Хотя, наверное, она спит под львиной дозой снотворного и болеутоляющих.
Ты дремлешь.
Порой утопая в объятиях сладкого сна.
Вечером тебе настолько лучше, что ты встаешь с постели, идешь в гостиную и садишься на велюровый диван. Только голова еще немного побаливает.
– Смотрите-ка, кто к нам пришел, наш больной, – говорит Лучана, но в ее словах нет ни намека на чувство. Одна скука. – Что приготовить на ужин?
– Ничего, у меня в животе еще не успокоилось. И эта история с Ирен, не могу поверить…
– Да, мой хороший, конечно, ужасно, такая милая девушка… –
– Надеюсь, завтра тебе станет лучше, – кислым голосом шепчет она. И начинает готовить.
Ты щелкаешь пультом, пытаясь найти выпуск новостей. Но об изнасиловании больше не вспоминают – по всем каналам говорят лишь о пожаре в роскошном здании «Торино-Бене», где огонь уничтожил дорогие гобелены, черт бы их побрал. Конечно, кого интересует судьба несчастной девушки! Гобелены куда важнее.