Уиронда. Другая темнота

Мириам улыбнулась, губы расползлись в разные стороны, до ушей, – как вдруг верхняя губа разорвалась и – скраааап! – начала закручиваться, обнажая лицевые мышцы в какой-то немыслимой пародии на заячью губу, а лицо, нос, лоб треснули пополам. Песня сменилась бульканьем воды в унитазе, а на голове расцвели лепестки мяса и языков: его жена превратилась в плотоядное человекообразное растение, разбрызгивающее нектар из смеси крови и земли, который привлекает мух. Цветок из черепных коробок, с прикрепленными к каждой из них мозговыми оболочками; от них отходили сотни развилок и дорог, позвонков, больших и маленьких отростков ядовитого плюща, бросившихся пожирать потолок и люстры с прожорливостью рака на последних стадиях. Пальцы на ногах и на руках тоже начали умножаться, превратившись в побеги из плоти и ногтей, и костей, которые поползли по полу комнаты и за ее пределы во всей красе фракталов и усиков.

Когда ответвления добрались и до него, стиснули в своих объятиях, разорвали одежду, слились с его кожей, органами и зубами, Марио Аррас закричал.

В этом крике слышались тысячи голосов и тысячи интонаций.

Во рту у него оказалось слишком много языков, гортаней, слишком много вариантов выбора, разрывающих изнутри и ставящих в тупик.

Марио попятился к двери, чтобы выбежать из квартиры, из дома, попросить о помощи карабинеров, но не смог: теперь Мириам и лес, и развилки были внутри него, а он – внутри них.

Он оказался крепко-накрепко прикован к этому месту – и одновременно к любому другому.

Тогда из влагалища Мириам выскользнула нить с нанизанными на нее крючками и коренными зубами, поползла по его икрам, по бедрам, покусывая их, и, наконец, проникла в головку члена, взорвав его, а он только и мог истошно орать, изрыгая проклятия, эхом отдававшиеся от стен.

Но было уже слишком поздно.

Слишком поздно, чтобы все изменить, и оставалось лишь принять поражение и продолжать соединяться воедино, снова и снова, пока из тысячи дорог он не выберет правильную.

Едва успев напоследок вспомнить о машине и дне свадьбы, он стал единым целым со своей женой и самыми таинственными оврагами Валеа Лунга, обретя способность менять размеры и переноситься во времени, находиться одновременно везде и нигде, существовать вечно и никогда.

Через двадцать минут карабинеры вместе со слесарем вошли в подъезд и остановились перед лестницей, ведущей к квартире Арраса.

Там мигал свет и слышалась веселая мелодия, совершенно не гармонировавшая с мрачной атмосферой и неухоженностью этой части дома.

Ma-ia-hiii… Ma-ia-huuu… Ma-ia-hooo… Ma-ia-ha-haaa…

Все трое почувствовали – происходит что-то странное. Инстинкт самосохранения подсказывал, что надо убираться отсюда, ведь не зря дыхание стало сбивчивым, а сердце заколотилось как бешеное, но долг был превыше всего.

Они поднимались, и с каждым шагом музыка становилась все громче. Проходя одну лестничную площадку за другой, переглядывались друг с другом, не зная, какими словами описать то, что чувствовали. На лицах застыла тревога и напряжение.

Vrei să pleci dar nu mă, nu mă iei…

Мрамор и плитка на площадке четвертого этажа были сильно потрепаны временем и, когда карабинеры, вспотевшие, запыхавшиеся, остановились перед дверью в квартиру Арраса, им показалось, что поднимались они целую вечность, преодолев тысячи и тысячи ступенек.

Старший по званию Лойаконо постучал и позвонил в дверь. Но в ответ лишь донеслась песня «Dragostea Din Tei», включенная на полную громкость, а вместе с ней стоны, хрипы и хрюканье.

Он кивнул, мол, все понятно, и попросил слесаря начинать. У того тряслись руки, но замок не доставил особых хлопот. Слесарь сделал свое дело и остался стоять на лестничной площадке, теребя пальцы, тогда как два карабинера зашли в темную квартиру.

Их встретил запах подгоревшего кофе и грибов, который словно намекал, что здесь произошло нечто ужасное, непоправимое.

Музыка, запертая в стенах, звучала так громко, что дрожали даже стоявшие на шкафу безделушки; откуда-то из комнат доносились звуки, похожие на бульканье, хлюпанье и предсмертные хрипы, которые заставили карабинеров вытащить пистолеты из кобуры. Позже, заикаясь и пребывая в полнейшем шоке, они так и не смогли внятно объяснить, что увидели и услышали, зайдя в квартиру Арраса.

Потому что их ждало немыслимое.

Огромный пульсирующий организм, в котором сплелись в горячем объятии две фигуры – мужская и женская, слились в единое целое кусочки миров – растений, животных и камней. Ствол из плоти и коры, увенчанный двумя кричащими лицами, превратившимися в ужасное подобие двуликого Януса, был усеян листьями, усиками, кистами, хвостами и волосами, грибами, наростами и кудрями, камнями, деснами, мхами и рогами. Непристойная мешанина держалась на восьми ногах из узловатых корней, оканчивающихся оленьими копытами, а под этим рудиментарным аппаратом передвижения дрожали дряблые розовые мешочки, пухлые половые органы, щупальца, внутренности.