Уиронда. Другая темнота

– Какие мечты о славе, ты чо, сбрендил? – спросил я. Мы стояли у черного входа в «Аврору», смотрели на внутренний двор и гаражи. Асфальт был усеян конфетти и серпантином, оставшимися после праздников, и намокшая бумага напоминала сброшенную кожу гигантской змеи.

– Есть у меня одна идея… Но ее нужно хорошенько обдумать.

– Какая? Колись!

Ренцо нахмурился, лоб разрезала решительная морщина.

– Давай замочим Чокнутого сверху.

– Ты охренел?

– Я узнал код от сейфа, где отец держит пистолет. Прикинь, он написал его на листке бумаги и носит в кошельке. Предлагаю пойти на третий с половиной этаж и прикончить Фолкини. Стреляем ему в голову и в эту дурацкую шапку. И все.

Мне стало так страшно, что кровь застучала в висках, забурлила в жилах, как горный ручей. Зачем все это Ренцо? Я не понимал.

– Ты совсем свихнулся? Кто тебе сказал, что эту… тварь можно укокошить? – спросил я. – Нахрена, какой в этом смысл? Мы нарушим правило номер два: всегда держаться подальше от квартиры Фолкини!

Ренцо пнул комок конфетти в стену, бумажки зашуршали.

– Вито, какая, блин, разница, что там в правилах? Мы должны это сделать! – В его взгляде мелькнул азарт хищника, но лишь на одну секунду. Потом он сглотнул и превратился в обычного, спокойного, старого доброго Ренцо. – Толстячок, ты что, не понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

– «Аврора 2» может стать нашей! Мы очистим ее от всякого дерьма и будем гулять, где захотим. Мы оба знаем, что… «там», называй это как хочешь, законы диктует именно старый ублюдок. Если мы замочим его, это место станет нашим. Нашим!

– Рэ, ты чего, рехнулся? У тебя совсем башню снесло. Зачем нам вмешиваться в тот мир?! Из обычного пистолета ты же Фолкини не убьешь. Может, его вообще нельзя убить.

Мы обсуждали эту тему так обыденно, как будто болтали о всяких пустяках. Но мы были детьми. А в детстве все проще. Даже справляться с кошмарами.

Ренцо пожал плечами.

– Не узнаем, пока не попробуем. Только учти, ты нарушаешь правило пять: держаться вместе, никогда не разделяться.

– Чушь какая, мы придумали его не для таких дел!

– Нет? – он удрученно развел руками. Я не узнавал своего друга. Ренцо был просто сам не свой. Интересно, о чем он думал? – Ладно. Потом поговорим. На свежую голову. Я очень устал, пойду домой…

– С тобой точно все в порядке? Ты на меня рассердился?

– Нет, конечно. Да в порядке, – он положил руку мне на плечо. – Не переживай. Все будет нормально.

Глядя, как он заходит в подъезд, я не мог избавиться от мысли, что наша дружба дала трещину. Оно длилось буквально мгновение, но тревога, как шаловливая обезьянка, прицепилась и не отпускала.

Я немного погулял во дворе, надеясь, что спустятся Лука, Джузеппе, а может, и Диана.

Но никто не пришел.

Неоновые огоньки друг за другом вспыхивали на лестнице D, освещая окна, будто гигант из кирпича широко раскрывал глаза, чтобы никому не удалось скрыться от его подозрительного сурового взгляда.

* * *

Весна.

В тот несчастный 98-й она была странная. Хотя теперь у слова «странный» я нашел новые значения, а может, просто позабыл старые.

После январского снегопада и февральских дождей март закрыл кран и включил вентилятор. Не верилось, что ветер может дуть столько дней подряд, поднимая в воздух клубы пыли и высушивая равнину, как забытый в духовке пирог. На тротуары наметало кучки листьев, пыльцы и мертвых насекомых, эти грязные комочки кружило по улицам и задувало в подъезды. От порывов ветра дребезжали оконные стекла, по саду носились клочья паутины. Ветер лишил всех покоя. Как будто принес с собой разрушительную энергию.

Перестав наведываться на третий с половиной этаж (я понимал, что для Ренцо это лишь вопрос времени), мы стали играть с ребятами, как раньше, и на душе сразу полегчало. Джейсон, розыгрыши, пятнашки, три банана, – мы проводили время как обычно, но весна пробудила чувства и наполнила тела энергией. Не говоря уже о гормонах.

Я снова увиделся с Дианой и только тогда понял, как сильно по ней скучал.

Приложив все свои литературные способности, я закончил признание в любви со слащавыми Плохишами. По-моему, получилось неплохо, учитывая, что художник из меня так себе. Оставалось только отдать ей записку, над которой я трудился несколько вечеров, и признаться, наконец, в своих чувствах.

– Завтра! Точно, завтра! – обещал я каждый вечер своему отражению в зеркале. От переживаний потерял несколько килограммов, хотя и набрался немного храбрости.

Но между словом и делом, как говорят в Италии, полморя. Или полгоря, как иногда говорила мама. Горе, море, мама. Иногда эти созвучия…

Несколько раз я пытался объясниться с Дианой, когда в солнечные весенние деньки мы болтались на лестнице одни. Но не мог сказать ничего вразумительного. Вот честно, не вру, боялся до чертиков. Думал, вдруг услышу «нет», и тогда нашей дружбе конец. Лучше остаться друзьями, чем совсем потерять ее, повторял я себе.

– Покажи ей своего зверька и дай погладить, – ответил Ренцо, когда я признался ему, какие сомнения меня гложут. – Пятьдесят на пятьдесят, что она не уберет руку.