Уйти и не вернуться

С этого дня с Кичиным стал заниматься местный мулла, обучавший его языку и главным положениям корана. Знакомясь с основными постулатами мусульманской религии, Виктор Кичин удивлялся ее простоте и пониманию. Он, никогда не изучавший историю религии, с огромным удивлением узнал, что мусульманский мир почитает и пророка Иисуса Христа, и его мать Деву Марию, и чисто библейских персонажей – Авраама, Гавриила, Моисея.

Он постигал мудрость, заложенную в книгах полуторатысячелетней давности, с удивлением замечая, что начинает верить этим истинам больше, чем лекциям своих преподавателей по атеизму. Некоторые вещи по истории он вообще узнавал впервые, начиная понимать, какие пласты мировой цивилизации скрывали от них в учебных заведениях.

Но вместе с тем где-то глубоко в нем сидело его советское воспитание, его пионерское детство, его комсомольская молодость. И это тоже было частью его судьбы и его души.

Скрывать свое знание языка становилось опасным, и он неохотно начал овладевать основами языка пушту, читать некоторые суры корана на фарси. В один из весенних солнечных дней к нему пришли двое мужчин. Кичин знал, что должен пройти и через этот обряд посвящения, но, увидев мужчин, все-таки заколебался. Слишком необычной была плата за жизнь. Слишком тревожной для него. Согласно мусульманским обычаям его должны были обрезать, убирая крайнюю плоть [6].

Нужно быть мужчиной, чтобы понять все его страхи. Но пути назад уже не было. Цирюльник дал выпить ему успокоительного, после чего Кичина раздели и положили на кровать. Двое мужчин завязали ему руки и ноги. Для детей, которым делали обрезание, эта процедура проходила менее болезненно, чем для взрослого человека. Кичин, несмотря на напиток, внутренне напрягся. Цирюльник поднял огромные ножницы и… страшный крик Виктора Кичина потряс все соседние палатки. Цирюльник быстро посыпал каким-то темным порошком.

– Все кончено, – сказал он, – не бойся. Заживет быстро.

Кичин, которому наконец развязали руки и ноги, провалился в спасительный сон.

Еще целую неделю он мылся водой со слабым содержанием марганца и наконец, когда твердая корка, покрывающая рану, спала, понял, что все кончено.

Вскоре он получил мусульманское имя Вахтад и был перевезен в Пакистан, в небольшой город Хангу. Там таких, как он, оказалось восемь человек. Среди них были русские, татары, таджики, башкиры. Но единственным офицером был он – старший лейтенант Кичин, взявший себе имя Виктора Косолапова и называемый теперь чужим именем Вахтад.

До них дошли слухи, что где-то советские пленные подняли мятеж, но их было слишком мало в городе, в котором размещались пять сотен афганских моджахедов, проходящих переподготовку в тренировочных лагерях под Хангу, где их готовили американские и пакистанские инструкторы.

Кичин провел за рубежом, в Пакистане, более шести лет. А в дальний сибирский городок Ачинск продолжали поступать ответы из Министерства обороны СССР, где Виктор Кичин по-прежнему значился в списках как «пропавший без вести». А в город Семипалатинск, в Казахстане, шли сообщения, где подтверждалось, что Виктор Косолапов, по сведениям зарубежной прессы, находится в плену, в Пакистане, и сообщения о его смерти были не совсем точны.

И обе матери, в Семипалатинске и Ачинске, молили бога о милости, прося вызволить их сыновей и вернуть домой. Виктор Кичин вернулся домой в марте девяносто второго. Он не понимал, куда он вернулся. В приграничном Пакистане было спокойнее. Его родины – Советского Союза – более не существовало. И не было многого другого. Он вернулся в чужую страну, в другое время.

Изменения, происшедшие в стране, потрясли его больше, чем изменения, происшедшие в его личной жизни. Он сбрил бороду, усы, сменил прическу, начал снова говорить по-русски, с трудом подбирая некоторые знакомые слова. Мать, истово верившая в его возвращение, уже покоилась на кладбище. В армии он был чужой. Летом девяносто второго он приехал к Акбару Асанову. Они долго сидели вместе, пили за павших, вспоминали погибших товарищей.

– Объясни мне, – говорил с болью Кичин, – что произошло? Как будто попал в девятнадцатый век. Везде идут войны – в Абхазии, в Азербайджане, в Молдавии. Нет нашей страны, а вместо нее этот ублюдочный трехцветный флаг деникинцев. Как это могло случиться?

– Многое случилось, Виктор, – с болью говорил Асанов, – многое изменилось. Сначала мы не придавали этому значения, а потом поняли, что уже поздно. Пока мы воевали в Афгане, нас предавали здесь политики. Все уже слишком поздно.

– Почему? – горячился Кичин. – Почему никто не ударил кулаком, не крикнул – что же вы делаете, сукины дети?

– Пытались, – вздохнул Асанов, – кое-кто пытался ударить кулаком, даже танки вызывал. Но все было бесполезно. Та система себя отжила. Пойми, Виктор, она уже только мешала нам нормально существовать.

– Поэтому вы развалили страну?

– Это делал не я, – возразил Асанов.