Уйти и не вернуться

Горбачев продолжал триумфальное шествие по всему миру. Ему импонировала откровенно дружелюбная пресса, сообщавшая о его визитах, восторженность тысяч новых поклонников на Западе, открытость и доступность западных лидеров. Он еще продолжал говорить о преданности идеям социализма, о верности заветам великого вождя, когда начали открываться кооперативы и частные предприятия, в стране появились первые легальные миллионеры и представители новой волны нарождавшихся бизнесменов.

Первый тревожный звонок раздался в Алма-Ате уже в конце восемьдесят шестого, когда вместо брежневского ставленника Кунаева туда был послан… бывший второй секретарь ЦК КП Грузии Колбин. Возмущенные такой откровенно волюнтаристской и недемократической практикой назначения своего формального лидера тысячи казахских студентов вышли на площади города. Возмущение быстро погасили, виновных серьезно наказали, но выводов для себя не сделали. Еще один тревожный звонок поступил из Карабаха, где армянская община начала сбор подписей за выход из состава Азербайджанской республики. Горбачев проигнорировал и их обращение. Монолитность советского общества, раз и навсегда решенные национальные вопросы не должны были ставиться под сомнение. Его больше волновали проблемы разрядки и «нового мышления», реформирования социализма и «демократизации общества». Горбачев еще не подозревал, что национальный вопрос станет бомбой, которая разорвет огромную империю.

В ноябре восемьдесят седьмого вся страна готовилась отпраздновать семидесятилетие Великого Октября. Были приглашены и многочисленные зарубежные делегации. Но здесь также случился прокол. Перед самыми праздниками свою докладную записку подал Борис Ельцин, бывший секретарь обкома из Свердловска, которого Горбачев сделал главой московских коммунистов.

Ельцин был снят с оглушительным скандалом. Его обвинили на Пленуме московских коммунистов во всех грехах, от личной нескромности до грубости, от некомпетентности до доведения до самоубийства одного из чиновников.

Но процесс, как любил говорить сам Горбачев, уже пошел…

В ноябре восемьдесят седьмого в связи с амнистией были выпущены из тюрем и лагерей тысячи уголовников. Каждая столица союзной республики, каждое республиканское министерство получили свой приказ, куда девать тысячи освобождавшихся людей. Приказ, пришедший в Баку, был однозначен: всех освобожденных по амнистии собрать и переправить в спецкомендатуры и колонии-поселения города Сумгаита [9].

Вскоре начались армяно-азербайджанские события. В Степанакерте было объявлено о выходе из состава Азербайджана. Сессия Верховного Совета Армении дала согласие на включение территории НКАО в свой состав, в Аскеране пролилась первая кровь, и были убиты двое азербайджанских юношей.

А потом был Сумгаит…

Трагедия в Сумгаите, позднее многократно описанная и показанная, стала началом общей трагедии всей страны. Во время сумгаитских событий погибли двадцать шесть армян и шесть азербайджанцев. Внутренние войска «немного опоздали», как объяснял потом Горбачев.

Мир дрогнул.

Никто не хотел слушать никаких разумных доводов, никто не мог осознать, что начинается акт неслыханной трагедии двух народов – азербайджанского и армянского, никто не мог предвидеть последствия Сумгаита, никто не хотел слушать правду.

А среди подонков, убивающих мирных людей, оказались и азербайджанцы, и русские, и армяне. Бандиты не знали национальных различий, но весь мир отныне считал, что в Сумгаите произошел геноцид армянского населения. Заседание Президиума Верховного Совета СССР, где его члены однозначно высказались за сохранение границ среди республик, осознавая, к чему может привести губительный раздел, уже не устраивало никого. Каждая сторона требовала большей справедливости, и в столицы союзных республик были отправлены наиболее видные члены Политбюро – секретари ЦК КПСС Александр Яковлев и Егор Лигачев. Это была типичная политика «византийца» Горбачева. Политика уступок и взаимных противовесов. Сдерживания и недомолвок.

В Ереване Александр Яковлев заявил, что главное право любого народа – «это его право на самоопределение». В Баку в этот же день Егор Лигачев заявил, что границы между республиками «не могут быть пересмотрены ни при каких условиях».

А в это время в Женеве миротворец Шеварднадзе наконец соглашается на подписание договора, предусматривающего вывод советских войск из Афганистана. Взамен американская и пакистанская стороны обещают отказаться от вмешательства во внутренние дела Афганистана, перестать вооружать моджахедов и помогать им.

Сразу после подписания Шеварднадзе летит в Кабул. Он уверяет доктора Наджиба, ставшего к этому времени уже Наджибуллой, в правильности данного решения, в верности советского руководства идеям пролетарского интернационализма и международного сотрудничества. «Мы никогда не бросим Афганистан в беде, наших друзей и братьев!» – патетически восклицает Шеварднадзе. Наджибулла внимательно слушает его горячие заявления, понимая, что северный сосед уже сдал его оппозиции.