Уйти нельзя остаться

…Двадцать три года назад на отъезжающих за границу смотрели крайне подозрительно, а в США – тем более. Письма перлюстрировались и почти никогда не доходили, телефоны прослушивались (уж не говоря о дороговизне звонков), интернета тогда не существовало. Так они и потерялись.

И вот нежданно-негаданно нашлись. Стояли, обняв друг друга, поглаживая по плечам и всхлипывая.

Едва подруги утерли носы, как стал подтягиваться остальной народ. Кого-то Лера узнавала сразу, кого-то никак не удавалось, а некоторые торопливо представлялись сами, чтобы избежать неловкости.

Вскоре кафе заполнилось, первоначальное напряжение спало, бывшие одноклассники принялись шумно общаться. «Как ты? – А как ты?» – неслись отовсюду вопросы. Воспоминания мешались с рассказами о нынешней жизни, кто-то хвастался бизнесом, кто-то детьми (иные уже и внуками), а кто-то больше помалкивал. «Лерику с Вериком» особо не удалось поговорить – за их столик то подсаживались, то утаскивали их, вместе или поштучно, за другие столики. Но подруги успели обменяться телефонами и договориться о встрече на завтра же вдвоем, которую уже предвкушали, а пока предались коллективному общению.

– У меня для тебя еще один сюрприз, – тихо сказал Миша, подсев к Лере и тронув ее за локоть. – Помнишь Юру Стрелкова? Он обещал прийти!

…Разумеется, она помнила! Он принадлежал к элите класса, точнее, он сам элитой и был, а остальные так, распределились вокруг, на его орбите. Красивый, уверенный в себе мальчик, краснобай, остряк и эрудит. Девчонки по нему сохли, хотя он имел репутацию «бабника», но, как водится, это только придавало Юре еще большее обаяние в их глазах. Многие из них втайне мечтали стать его доброй феей, способной спасти душу начинающего распутника и подарить ему свет «настоящей любви».

Но Юре «настоящая любовь» была совершенно ни к чему («по барабану», так сейчас говорят!), да и вряд ли он верил, что подобное явление водится в природе. Он играл роль циника и был им. Или правильнее сказать так: он был циником и умело это обыгрывал…

Девочек он менял примерно раз в месяц – и, похоже, не только девочек. Жертвами Юриного обаяния, по слухам, пали пионервожатая и даже молоденькая училка начальных классов. Никто не мог устоять перед его броской внешностью, его элитарностью, его божественной распущенностью, ослепительно-провокационным презрением, которое Юрино остроумие превращало как бы в милую шутку. Едва заканчивался его очередной скоротечный роман, как тут же с робкой алчностью вспыхивали глаза старшеклассниц: вдруг теперь я, вдруг мне выпадет?

…Почему Лера не поддалась, как все, на этот заразительный экстаз? Что в ней сопротивлялось? Чувствовала ли она, что презрение Юры совсем не «милая шутка»?

Теперь, с годами, Лера понимала: она просто трусила. Боялась влюбиться. От своей первой любви она ждала гораздо большего, чем месячный романчик и снисходительно-высокомерное к себе отношение. И какое-то врожденное нравственное чувство, подкожное понимание того, что хорошо и что плохо, спасло ее.

Поэтому, когда однажды Юра прихватил ее на выходе из раздевалки физкультурного зала (Лера была медлительна, вечно выпадая мыслью из реальности. Где бродила ее мысль – бог весть; но учителя нередко делали ей замечания на уроках за постороннюю задумчивость)…

Итак, она задумчиво переодевалась, застревая над каждым рукавом и каждой пуговицей. И оказалась, таким образом, как всегда, последней. Выйдя из девчачьей раздевалки, она увидела Юру. Он поджидал ее, отчего тоже оказался последним. Взял ее за рукав.

– Я тебя жду, – сказал он с нажимом, чтобы она поняла, что стала его очередной избранницей. – Пойдем сегодня вечером в кино?

– У меня нет времени, – ответила она, покраснев.

– Пойдем… – Он легонько привлек ее к себе и выдохнул в ушко: – Ты мне нравишься, Лер…

Она немножко постояла так, вчувствоваясь в его небрежное объятие: оно было таким взрослым, таким уверенным, таким обещающим…

– У меня нет времени, – упрямо повторила она.

– Тогда завтра.

Юра не спрашивал, Юра констатировал. Отказа он не предполагал и честно поверил, что она сегодня занята. Иначе ведь и быть не может!

В течение целой недели Юра оказывал ей снисходительные знаки внимания – как обычно, вполне открытые. Ему явно нравилось жить публично, чувствовать себя в центре внимания. Это было его самодельное «За стеклом», через которое к нему устремлялись глаза множественных зрителей.

И только к концу недели до него дошло, что Лера – хоть и не посмела сказать ему прямо – ему отказала! Это было еще оскорбительнее. Если бы прямо, он бы просто не поверил. Он бы нашел уничижительные слова, вроде «синего чулка» и «воинствующей феминистки», а то еще и «суфражистки» – мудреные словечки были его коньком. Но именно потому, что она стеснялась ему отказать прямо и всячески выворачивалась, именно поэтому он не мог ее заподозрить ни в чем воинствующем.

Юра снова отвел ее в уголок.

– Я не понял, ты меня динамишь?

– Юр…

– Ну?

– Я к тебе очень хорошо отношусь, но…

– Понятно.