Уйти от погони, или Повелитель снов

Ибо нет ничего на свете страннее сознания раба. Эти же самые бабы спокойно относились с рождения своего к тому, что и отец мой, и я занимались в тайной лаборатории наукой, которую слуги почитали тоже колдовством. Они даже гордились тем, что служат у волшебников! Потому что могущество наше распространялось и на них. Ибо мы были в состоянии обезопасить и себя, и своих крепостных от всех мыслимых ими врагов и бед. Аламанти были всемогущи – и наше всемогущество давало нашим слугам и крепостным право смотреть на рабов других синьоров свысока: мы вас, мол, потому не покоряем и не уничтожаем, что мы великодушны и не желаем вам зла, но если вы посмеете… – и так далее. И в то же время – такой страх от мысли, что именно благодаря колдовству я сумела добраться до дома…

То есть одной своей фразой, которую слуги замка разнесли в тот же день по всем землям Аламанти, я свела на нет всю ту заразу, которую напустил на умы моих подданных наш падре. Не пришлось даже второй раз вызывать его для того, чтобы вводить в полусон.

Особенно любопытно было потом узнать, как паства слегка помяла падре бока и едва не выбила ему глаз, когда он с амвона вновь назвал меня еретичкой и прислужницей Дьявола. Пастора, изрядно помятого и покрытого синяками, приволокли к крыльцу замка и бросили к моим ногам с криком:

– Кайся, паскудник! Моли прощения у благодетельницы нашей! Велите казнить его, синьора София, или помиловать?

Я смотрела на избитое в кровь лицо иезуита, расплывшееся от кровоподтеков, на изодранную сутану, ловила взглядом его взгляд – и не находила. Спросила голосом тихим и нежным:

– Хочешь жить?

Говорить окровавленным, обеззубленным ртом он не смог, потому лишь кивнул.

И толпа разразилась криками:

– Слава Софии Аламанти!

Но это было потом – дня через два после того, как у меня разболелась голова, и я, прихлебывала целебный настой, слушала отчет моих служанок о том, что случилось на землях Аламанти за время моего последнего отсутствия. Думала при этом больше об Иване Болотникове, а не о том, что из-за ранних заморозков пришлось вырубить в прошлом году и выкорчевать половину яблоневого сада на задах замка, потом сажать дички, которые станут прививать садовники только следующим летом, ибо прижились дички на новом месте плохо, и прочую хозяйственную мелочь.

Когда Си-Си стала рассказывать о том, что она стала засаливать огурцы не только с хреном, но и с листьями смородины, что придает кушанью особый привкус, я вдруг поняла: надо во что бы то ни стало отыскать моего Ивана. Как поняла это – так сразу и голова болеть перестала.

Вскочила с кресла, приказала звать ко мне пятерых молодых мужчин, годных быть моими гонцами.

– Куда? – спросила Си-Си. – Я хотела спросить: куда им ехать прикажет, синьора?

– Не знаю, – честно ответила я. – По всей Италии. Искать. Искать Ивана.

– Русского Иоанна?! – восторженно взвизгнула Си-Си, но тут же смутилась и спрятала свои блудливые глазки. – Простите, синьора.

Мария же сказала такое, от чего сердце мое так и подпрыгнуло:

– Чего пятерых посылать? – сказала она. – Одно го достаточно.

Я удивилась:

– Ты знаешь где Иван?

– Знаю, – ответила служанка. – Он теперь не Иван, а Иоанн Боло. И служит государю тосканскому. Генерал он теперь. Говорят, великий воин.

*Мой Иван служит Фердинанду Медичи? Это новость меня поразила неприятно. Ибо я рассказывала своему возлюбленному о том, какие чудовища – эти Медичи, и о том, как много боли я перенесла от них*.[20]

– Гонца ко мне! – приказала я. – Одного! И немедленно!

4

Иван и гонец прибыли в замок Аламанти спустя два месяца и одиннадцать дней.

Вновь, как и в прошлый его приезд, лил дождь, стояла стылая погода, пар валил изо рта и во дворе, и внутри замка. Ибо топили у нас по осени только камины моих спален и в большой трапезной зале. Слуги спали по двое на одной постели, согреваясь теплом друг друга, под наваленными на их одеяла вещами. Все ждали настоящей зимы, когда замок будет протапливаться, ибо даже узкие дымоходы в остальных комнатах будут иметь хорошую тягу, не станут гнать дым внутрь замка.

Я набросила на плечи вязаный козьей шерсти пуховый платок и вышла вечером к воротам, чтобы посмотреть на то, как поверженный мною пастор торопится, пряча от меня взгляд, к домику возле своей церквушки, – и тут увидела двух всадников, медленно едущих вдоль по улице навстречу падре и мне.

Сердце так и оборвалось!

«Иван!» – скорее догадалась, чем узнала я гостя.

А пастор вдруг встал, как вкопанный, прямо посреди улицы, мешая всадникам проехать.

В добрые старые времена на дорогах Франции и Италии таких дураков топтали копытами дворяне и вельможи, потому поступок моего возлюбленного воителя и моего гонца меня слегка удивил. Они остановили коней и, сидя в седлах, сняли шляпы перед падре. А падре поднял руку и благословил их. Лишь только после этого продолжил свой путь, даже не обернувшись на моих гостей. А те направились ко мне.

Именно поэтому, не по какой иной причине, я вместо того, чтобы приветствовать Ивана, броситься ему на грудь и расплакаться от счастья, встретила его словами: