Уйти по воде

Не нужно молиться о чем-то, молитва – это благодарение, это славословие, это обращение к Богу не с просьбой, а с благодарностью, с желанием славить Его. Просто так, от избытка любви, от переполненного сердца, из которого льется через край Бесконечное «люблю», имя, заключенное в сердечки, – вот что такое молитва.

«Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков!» – возглашал в алтаре служивший по расписанию батюшка, Царские врата были открыты, свет лился из высокого решетчатого окна, красная с золотом риза сияла в лучах весеннего солнца, и Катина душа отзывалась на каждое слово службы «Аминь!» – пела она с хором, молилась со всеми, какое же счастье, какая радость, какое удивительное чудо! Христос воскресе!

Она не хотела уходить, она стояла до тех пор, пока никого уже не оставалось в храме, а уборщицы сдвигали подсвечники на середину и начинали мыть пол, но все равно Царские врата оставались открытыми – в этом было обещание нового чуда, уже сегодняшнего: в пять часов вечера она снова будет тут, снова будет смотреть в алтарь и молиться со всеми

«Христос Воскресе!» – хотелось ей кричать на улице, когда она бежала к метро. Она была готова обнять каждого прохожего, каждого встречного, дарить каждому радость, переполнявшую ее, чтобы не осталось в мире печали, скорби и зла, чтобы больше никто не страдал: зло распалось бы от этого слепящего света, который бился в ней – пусть в той мере, в которой она могла вместить. Кате хотелось обнять весь мир, наполнить и согреть его любовью и в ответ услышать – Воистину Воскресе! Воистину, и я это чувствую тоже, и я тоже радуюсь, воистину совершилось чудо, велик и славен Господь наш и Бог наш!

Единственное, что расстраивало ее, – это была ее плоть. Она искренне не понимала, зачем ей плоть вообще, зачем она хочет есть и пить и спать, и совершать прочие плотские дела. После еды было тяжело, после сна тоже, она была готова есть только просфоры и пить святую воду, но что сказала бы на это мама?

Ей было тяжело сидеть со всеми за столом и болтать о пустяках, она больше молчала, но это нужно было делать так, чтобы никто не догадался, почему она молчит, почему не смотрит телевизор вместе со всеми От праздных разговоров – она чувствовала – уходит по капельке великая эта радость, поэтому Катя быстрей бежала в свою комнату и закрывала дверь, чтобы остаться одной со своей радостью, чтобы радость эта не пролилась зря.

Теперь она искренне не понимала, зачем читать книги, зачем увлекаться этим вымыслом, придуманными мирами и людьми, когда есть Бог? Зачем вкусно есть, долго спать, смотреть телевизор, ходить в университет, получать образование, когда это все так отвлекает от главного?

Она молилась:

– Господи, дай мне сейчас умереть! Я хочу остаться в таком состоянии навсегда, я не хочу ничего больше, мне ничего не нужно, кроме Тебя и этой огромной Твоей любви! Я теперь понимаю, что такое «вечная литургия», это такое счастье – если литургия будет длиться всегда, если можно славить Тебя вечно, никуда не уходить от этой радости

Она слышала где-то (может, отец Митрофан говорил), что Бог забирает человека в лучший момент его жизни, его развития, когда видно, что человек уже не сможет стать лучше, тогда Бог забирает его душу Разве могло ей быть лучше? Почему Бог не забирал ее?

Так хотелось, чтобы осталась только душа, чтобы мешающее ей, ненужное тело умерло, и освобожденная душа взлетела к Богу, Которого она будет славить вечно.

Но Бог не забирал ее душу, несмотря на молитвы Она должна была жить, есть, спать, ходить в университет, болтать о чем-то незначительном, слушать лекции, чувствовать запах сигарет, вариться в кипящем котле университетской жизни, недоумевая – зачем это все? Почему Ты не заберешь меня, Господи?

И, замирая, ждала ответа – может быть, все-таки, прямо сейчас?

V

Она очнулась в каком-то кошмаре, почему-то тут же вспомнила рассказы о возвращении души в тело – об отвращении, тяжести и тошноте, которые испытывали при этом люди. Ей было плохо, как-то мутно, Катя не помнила даже, что случилось – в коридоре она упала вроде бы, дальше все терялось, даже какой сейчас день недели, она вспомнила с трудом Мама сказала, что это тяжелое отравление или кишечный грипп, по крайней мере похоже на то, а вообще ничего не понятно, лучше лежать и поправляться.

Она лежала Ей было очень плохо физически, грубая плоть взяла свое, как будто мстила за забвение и пренебрежение, теперь Катя была раба плоти, теперь душа ее подчинялась и – молчала.

Радость куда-то ушла Нет, отголоски ее еще жили в душе, но она просачивалась, протекала, Катя не могла это остановить – не было сил, в отчаянии она наблюдала, как сдувается понемногу полная счастья душа, превращается в клочок, маленькую сморщенную тряпочку, лопнувший воздушный шарик.

Она пыталась молиться, но молиться получалось плохо, плоть, которой она так пренебрегала, оказалась тоже важна – было плохо плоти, было плохо и душе, легкости, каких-то воздушных пузырьков, которые наполняли ее всю Светлую неделю, больше не осталось.