Уйти по воде

Но можно ли было любить ее, Катю? Совпала ли она? Ведь, по сути-то, она всю дорогу врала Она же только создала героиню, в которую все влюблялись, она соткала из слов сеть, она поймала в нее Костика, но без этих словесных кружев, которые так легко плести, будучи невидимой, в реальной жизни, когда видно тебя всю, без прикрас, – могла ли она быть такой же храброй, такой же безрассудной, как здесь, в придуманном мире? Мог ли показаться на свет автор, выйти из тени, отброшенной героями, явить лицо зрителям – одному зрителю, самому важному, даже не зрителю уже – судье, от которого зависело – жить ей или не жить?

Единственное, что она могла и умела, – это плести слова, говорить-говорить-говорить, убаюкать его, удержать тонкими этими нитями, опутать, околдовать: так она готова была провести всю свою жизнь, оставаясь для него сказочницей-волшебницей, верной Шахерезадой, вечно развлекать – того, к кому уже ушло ее сердце

Без этих слов, без этой книги, которую она так вдохновенно писала и которую он с любопытством читал – могла ли она надеяться на что-то?

Все шло к личной встрече, которой она все больше желала и боялась, доводя себя метаниями до головой боли – другого выхода не было, встреча неизбежна, отказаться – означает все прекратить, прекратить она уже не могла. Нет, об этом не могло быть и речи, как она могла сейчас отказаться от этого счастья, от тепла и нежности своего виртуального друга, в ней просыпалось мужество – надо решить раз и навсегда, и тут же шли какие-то бессвязные испуганные молитвы: Господи, помоги, я не знаю, Господи!.

Она сдавала зимнюю сессию, точнее пыталась сдавать, Костик сказал: как сдашь, пойдем с тобой гулять, сердце ее оборвалось, когда она прочитала эти строчки, кажется, даже перестало биться, заледенели руки – что теперь?

Он давно прислал ей свою фотографию, едва на нее взглянув, Катя поняла, что пропала окончательно Костик сидел в кресле, за столом перед компьютером – наверное, кто-то встал на пороге с фотоаппаратом, сказал «ку-ку!». Он обернулся – веселые серые глаза, открытая улыбка, русые волосы чуть длиннее, чем обычно носят мальчики, но немного вьются, поэтому смотрятся хорошо, как-то в меру Над правой бровью небольшой шрам, упал с дядиного мотоцикла, хотел покататься, еще давно, в детстве: об этом он рассказывал, кажется, в начале октября, тогда они почему-то вспоминали детство. Рука лежит на подлокотнике кресла, какая у него красивая кисть, сильные, стройные пальцы – музыкант же! Катя вглядывалась в это улыбающееся лицо с какой-то странной жадностью – мальчик, мужчина… Чужой, незнакомый, другой, из иного мира, какой ты, кто ты на самом деле?

Свою фотографию она долго не решалась слать, она так боялась разрушить хрупкое равновесие виртуального мира, пусть лучше все останется как есть, лучше так, чем конец – конца своей маленькой вселенной она бы не пережила, и хотя этот конец уже близился, его хотелось оттягивать как можно дольше

Вдруг Костик даже не захочет с ней общаться, если она ему не понравится? Каких пленительных образов он уже себе напридумывал, пока Катя тут плела виртуальные словеса? Не слишком ли искусно она рисовала – не себя, а несуществующую девушку, в которой он тут же разочаруется?

Дрожащими руками Катя отправила ему фотографию, потому что он настаивал, отказывать дальше было нехорошо – отправила и ждала приговора, но ее оправдали. Пока только условно – решила она, потому что фотография была самая удачная, а еще предстояла реальная встреча

Сессия худо-бедно продвигалась, несмотря на то что Катя едва была способна учиться. Мария Владимировна, выводя ей в зачетке «хор» (какой мог быть «отл», когда она еле-еле ходила на занятия и вообще-то едва ли заслуживала «уд»), спросила проницательно:

– Вы, Катя, никак, влюбились?

Да, она влюбилась.

Распечатав на цветном принтере фотографию Костика, Катя носила ее с собой везде, прятала среди листов в блоке, в учебниках, открывала на парах, смотрела и не могла насмотреться Теперь Катя «залипала» все больше, не слышала лекций, отвечала невпопад, не понимала, о чем ее спрашивают, как-то раз даже чуть не попала под машину: очнулась перед капотом и долго не могла понять, как вообще очутилась на дороге. Она почти не спала – готовилась к зачетам и экзаменам и при этом постоянно переписывалась с Костиком, хотя он сказал, что не будет ее отвлекать от учебы, но при этом помогал – находил в Интернете нужные для учебы материалы, потому что Катя была совершенно не продвинутым пользователем и очень многое не умела

Ей вдруг все стали говорить, что она похорошела, – хотя она почти не спала и мало ела. Родители были недовольны, они видели, что с ней что-то происходит, пугались: она перестала быть привычной Катей, у нее сияли глаза, на щеках горел лихорадочный румянец, она все время сидела за компьютером и глупо улыбалась в монитор, не доносила ложку до рта, невпопад отвечала на вопросы, все время находилась где-то не здесь