Уйти по воде

К тому же оказалось, что со внутренним миром у большинства светских девушек тоже все было в порядке, – в них была личность, стержень, твердость, которые Катя всегда считала гордыней Она долгие годы вытраливала из себя не только женское, но и суть свою, и личность, стараясь все время стать смиренной, послушной, благочестивой, «правильной», методично убивая в себе себя – живую, веселую, прежнюю хулиганку. Не смела никогда возражать, иметь собственное мнение, спокойно позволила бы и унизить себя, – и была уверена, что это правильно, по-христиански Она всегда думала, что это-то «благочестие» и нужно для семейной жизни (так ее учили!). Может быть, у православных мужчин это и ценилось, но тем, с которыми она сталкивалась сейчас, наплевать было и на смирение, и на скромность Им была важна личность, ее настоящая суть, которой у Кати уже не осталось – слишком глубоко она ее похоронила. Не было у нее того самого прекрасного внутреннего мира, вот в чем дело! Она имела все шансы быть правильной православной невестой, выросшей для правильного православного жениха, но именно православные женихи ее и не привлекали А как общаться с мирскими – она не знала

Мама как-то принесла книжку для молодежи – о любви и православной семье, Катя эту книжку тут же утащила к себе Батюшка-автор писал довольно бойко и интересно. Главная его мысль заключалась в том, что выйти замуж по любви невозможно. Он очень аргументированно объяснял, почему: любовь не возникает с первого взгляда, любовь надо терпеливо взращивать, поэтому замуж нужно выходить не по глупой влюбленности, а по «духовному расчету» – подбирать подходящего кандидата, с которым удобно растить любовь А еще лучше выбирать не мужа себе, а отца своим детям. Катя вспомнила сразу же Дашу и отца Маврикия («Вот будет у тебя жених, будешь его любить»), от книжки незнакомого батюшки ее передернуло так же, как тогда от слов Дашиного духовника. Духовник, батюшка – вот в чем еще была проблема православного замужества, жених не просто должен был быть православным, его обязательно должен был одобрить духовник Тех, кто выходил замуж без благословения, потом Бог наказывал: рождались дети-уроды, или муж начинал пить и изменять, или просто жизнь в браке не складывалась.

Получалось, что и здесь тоже был туман, проклятая раздвоенность – влюбляться, как мирские, она не могла, а выходить замуж «православно» – не хотела Любви, да, любви Катя хотела, страстей, встреч, расставаний, sine te, Julie, vivere non potest (без тебя, юлия; жить невозможно (лат.)) – так было выведено огромными белыми буквами на стене Первого гума, эту надпись она всегда видела утром, когда шла в университет, и каждый раз мечтала – вот бы и ей хоть раз так же повезло, как этой неведомой Юлии! Но замужество казалось Кате скучнейшим болотом, к тому же всегда и везде ей толковали о кресте супружества, о том, что семейная жизнь – это тяжкий, почти невыносимый подвиг. При слове «православная семья» (а другой у нее быть не могло) ей рисовался какой-то неведомый, заросший по глаза бородой муж, куча чумазых детишек, выстроенных по росту для вычитывания утреннего правила, «Домострой» на ночь, бесконечные пеленки и кастрюли…

Конечно, неземной прекрасный ангел только выигрывал от такого сравнения Именно поэтому в минуты острой тоски ей так нравилось грезить об Олеге, бесконечно тянуть эту успокоительную жвачку – такая «любовь» была вроде бы не греховной, но при этом скрашивала серые будни, давала душе хоть какую-то пищу. «Несчастная любовь» – это ведь гораздо лучше, чем никакая

Сейчас, за чаем и пирожным, уложив на подушку забинтованную ногу, она вдруг разозлилась на себя

Дело ведь не только в этой глупейшей попытке догнать Олега, дело в том, что нужно наконец признаться себе честно – так больше жить нельзя Она выросла из этой истории, как из детской одежды, та девочка, которая оставляла на парте «Лествицу» и благоговейно вздыхала после помазания, поглядывая на сурового юного алтарника, больше не вернется. Ангел-хранитель был нужен ей, а не нынешней Кате – нынешняя слишком ясно видела, что с ангелом не может быть ничего земного: ни страстей, ни простой человеческой любви, да и ангел-то на самом деле был типичным «болезным юношей», странноватым, нервным, сложным – герой какого-то чужого романа, но просто привычный, знакомый, вот она и принимала его за своего

Дело было и не в этой детской истории вовсе, просто она боялась жить, боялась выходить на свет, открыть наконец глаза, начать что-то менять. Как будто леший водил ее кругами по заколдованному лесу, а она не могла и не хотела вынырнуть из этого дурного сна: «Порчена ты, девка», как сказала та странная бабушка в метро.