Уйти по воде

И еще не веря, еще только пробуя ногой теплый песок, еще оглядываясь на остатки крепости, которая казалась раньше такой неодолимой, а теперь выглядела игрушечной и нестрашной, испуганный ребенок – душа – уже радостно смеялся в предвкушении и чувствовал, вот оно, рядом – море, целое море настоящей, подлинной свободы, и можно бежать, купаться, нырять, плыть во всю мочь – все равно не переплывешь!

Под этим напором дрогнула даже последняя твердыня – отец Митрофан Черная скала как будто хрустнула где-то у основания, заскрипела и стала осыпаться. Ее огромные камни сыпались вниз со страшной силой, но стоило переждать один ужасающий камнепад, потом второй, как становилось ясно – скала неумолимо уменьшается, а камнепады не слишком страшны и сильны.

Катя так давно не видела и не слышала отца Митрофана, как будто она засунула его на антресоли, как обычно поступали в ее семье со старыми вещами, которые все-таки не решались пока выбросить окончательно. И чем дальше Катя отходила от него, тем сильнее он уменьшался в размерах, тем больше он терял свою силу и власть над ее душой Вечное, давившие изнутри, «надо все-таки пойти к отцу Митрофану», вдруг сменилось на «а вообще не надо никуда ходить», и от одной этой простой мысли уже хотелось смеяться.

Сначала слабо, а потом все сильнее и громче начал вдруг говорить в Кате новый какой-то голос, который ее пугал и радовал одновременно. Голос взывал к разуму, голос приводил доказательства, голос был убедителен, и Катя все больше доверяла ему, а не тому крошечному червячку ужаса, от которого иногда сосало под ложечкой, заставляя вздрагивать: куда ты дойдешь своим умом? Вспомни авву Дорофея! Вспомни святителя Игнатия Брянчанинова! Ведь ты же грешный человек! Ты же впадешь в прелесть! В ересь! Что ты делаешь? Этот новый голос – слева, бесовский голос, это же очевидно, Катя!

Она трясла головой, загоняла червячка глубже, слушала голос, чем больше слушала, тем больше убеждалась – а ведь он прав.

В конце-то концов – кто вообще такой этот отец Митрофан? – говорил этот самый голос. – Чего ты его так боишься? Что он может тебе сделать? Почему ему нужно беспрекословно подчиняться? Он что – Бог? Да он просто человек, пусть и облеченный саном! Человек, такой же, как и все!

Просто – высокий, большой такой дядя с черной бородой, теперь уже и наполовину седой, кстати, и не нужно его как пророка воспринимать, и бояться, и чуть ли не в обморок падать от одного его вида, что за чушь! Он, конечно, умный, у него есть опыт, возможно, он много чего видел и знает, но не больше, чем любой другой человек его возраста и профессии Да, вот так! Почему это, с чего это он вдруг прозорливый? Почему он сразу духовник? Ты его себе выбирала? Почему сразу «послан Богом»? Только потому что мама так внушала в детстве?

И в душе все замирало от таких слов – правда? Его слово – еще не приговор? Он – не духовник? Разве так можно?..

Можно, – кричал голос, – все можно! Что тебе вообще этот приход? Да пошли они все на фиг, у тебя совершенно другая жизнь, что тебе все эти убогие – из прихода и из школы, типа «наша дружная семья», где вообще маразм крепчает с каждым годом, где юбки и платки, и глупые запреты на плеер и джинсы, и на дружбу – ай-яй-яй – с неправославными. Боитесь запачкаться, да? Грешники вам не угодили? Да вы все – плоть от плоти этих грешников, такие же, как и они, чем вы отличаетесь от мирских, если только не своим крайним идиотизмом и твердолобостью? Чем отличаются ваши сплетни и злословие от мирских интриг, ведь вы точно так же пытаетесь уколоть другого, выискать недостатки, посмеяться над неудачниками – чем вы лучше-то, чем чище? А это гордое осознание, что «мир нас ненавидит, потому что мы Христовы» Да «мир» вас не любит, потому что вы упертые, злобные, зашоренные люди, готовые растерзать всякого, кто не «свой», вот поэтому вас не любят мирские, а вовсе не потому, что вы гонимы за правду и своей праведностью обличаете грешников Как Иоанн Креститель, ага

Да пошли вы все!

И опять замирала душа: прямо вот так – «да пошли!..», да?

Да! Да пошли – вы – все! Я сейчас еще уточню – куда, хотите?

Как они достали, эти ханжи и лицемеры, эти вруны, наглые вруны, которые всегда врали, что школа, приход, типа, единственный приют, что кругом враги и так далее, эти придурки и самодуры, которые не смогли или не захотели объяснить, что жизнь вовсе не страшна, а прекрасна, – да на фиг их, на фиг! Они все, не видящие в неправославных людей, уверенные почему-то, что никто, кроме них, не угоден Богу, – пусть строем идут в задницу!

Почему нужно жить в каких-то рамках, в каких-то узких мерках и мирках, жить в этой большой деревне – приходе, где все всё про всех знают, и прислушиваться к чьему-то там мнению, какой-нибудь Юлии Львовны или Лидии Петровны, все делать правильно, а то все будут охать и вздыхать, что «Катя-то отпала», «у Кати-то муж невер», «Катя-то к отцу Митрофану больше не ходит»!

Да какое вам дело вообще?!

Идите вы!.

Я больше никогда – слышите? – никогда не пойду в этот приход!