Уйти по воде

Все-таки металл был для нее слишком сложен, она не могла слушать его много и долго, нравились только некоторые композиции, рок тоже подходил не весь, надрывно-депрессивной музыки она инстинктивно избегала, боясь поддаться этим сладким, но губительным сейчас для нее глубинам, а панк-рок, мелодичный панк, чуть разухабистый, чуть циничный как будто, «пофигистский», более легкий, более хулиганский даже, стал сейчас лучшим лекарством Отчаянья в нем не было вовсе, но вот хорошей, созидательной агрессии было много, была в нем и какая-то подростковая беспечность и легкость, музыка не давала лежать на диване, требовала стукнуть кулаком по столу, встать, действовать, куда-то бежать Выкрикнуть – пусть зло, сердито, но зато искренне – все, что болело и мешало жить, выбросить вон – то, что лишало сил Катя все равно слушала через текст – так было ей понятнее, поэтому к зарубежным добавились и два московских исполнителя – хотя и русскоязычных, но играющих вполне зарубежную по стилю музыку

В конце концов Костик уговорил Катю сходить на концерт Убедил: вживую – это совсем другое дело, чем слушать записи. Вживую обычно больше лажают, но зато удивительный драйв, да и накал эмоциональный просто зашкаливает.

Конечно, она отчаянно трусила, она же даже на дискотеке никогда не была, а тут сразу в клуб! Всколыхнулись вдруг все ее детские страхи о «них», этих страшных людях, которые сидели когда-то у соседнего подъезда и пели под гитару Обычные мальчишки-ровесники, просто нацепившие на себя «железяки», не стоило их так демонизировать – правда, той, вечно перепуганной Кате этого все равно нельзя было объяснить Но теперь вдруг ожил детских страх – Катя, куда ты идешь? Что ты делаешь вообще? Посмотри – до чего ты дошла! Она тряслась, даже когда уже были куплены билеты, даже когда уже ехала в метро, где они с Костиком договорились встретиться, чтобы потом дойти до клуба вместе. Но ей надо было победить этот страх, как глупо – бояться, когда ты уже такая взрослая, и она все-таки шла, слушая, как Костик ее увещевает: там самые обычные студенты, никаких демонов там нет, ты что!

Ей все представлялись какие-то оранжевые ирокезы, страшные размалеванные рожи с пирсингом и татуировками во всех местах, но Костик оказался прав – большинство людей на концерте оказались самыми обычными мальчиками и девочками, каких можно встретить на улице, в институте, в кафе А потом она вообще перестала смотреть по сторонам, потому что музыка, грохнувшая неожиданно, громко и мощно, заставила ее забыть обо всем на свете. Она оглохла и ослепла на мгновение, как будто потерялась, схватила Костика за руку – только бы удержаться на ногах! Казалось, невозможно играть так быстро и так громко, но барабаны справлялись, держали безумный ритм, глубинными ударами шла басовая партия, гитары вели мелодию, то взвывая, то затихая, а солист, длинный, с зачесанными вверх рыжими волосами, прыгал так, что казалось – от этого зависит его жизнь Волнами шла от него энергия, казалось, ее можно было видеть даже, трогать рукой, и не жаль ему было отдавать так много, ничего уже не оставляя себе, может быть, потому что тут же обратно мощным потоком шла энергия из скачущей толпы – к нему Костик потом объяснил ей – это называется «рубиться», а в центре зала несколько ребят даже устроили «слэм» – специально толкали друг друга по очереди, так что образовали целый круг, впрочем, толкали беззлобно, весело, как-то по-школьному, не сильно увлекаясь: упавших тут же поднимали.

– Кто они, чтобы учить тебя? – кричал, наклоняясь со сцены, солист, по его виску ручейком струился пот, стекал за ворот, но было понятно – ему все равно, сейчас главное – докричаться, как будто лично Кате хотел он это крикнуть, как будто хотел дать ей сил для борьбы – послушай меня, послушай, ты не одна такая!

Пусть кто-то снисходительно назвал бы это подростковым бунтом, но Кате, Кате, да, взрослой девушке, выпускнице с дипломом, больше всего нужны были сейчас силы для бунта. Подросткового, не подросткового – не важно, главное было – взять сил, начерпать как можно больше для предстоящих – она чувствовала, что дальше будет еще хуже и страшнее – одиноких ночей, когда снова и снова станет приходить к ней палач: она сама.

Она, кажется, скакала вместе со всеми и пела, нет, разве это пение – кричала Было так легко потерять голову и хотелось – ее потерять, потому что (как филологической девушке не вспомнить Бахтина?) во всем этом было такое карнавальное безумие, такой неожиданный исход и такой – как она сказала потом Костику – кайф! Музыка захлестывала, вибрировал пол, вибрировало все внутри, хотелось громче и быстрее, громче и быстрее, кругом – только этот грохот, но такой выстроенный, такой осмысленный, попадающий во все нужные точки Рок.