Уйти вместе с ветром

— Вы командуете операцией, так прекратите жевать сопли, — потупившись, сказал младший лейтенант. — Когда идёт война, всегда бывают потери. Это уже не игра в… наверное, по-нашему правильно будет в бирюльки… Если катастрофа затронет Мурманск, погибнут сотни тысяч людей. Надо использовать малейший шанс.

— А вы учли возможные цунами? — вставил красивый нацист Вальтер.

Вопрос повис в воздухе.

— Покажи карту, — велел Степан Ильич.

Брови-зверьки поползли вверх, а потом вдруг сложились аккуратным домиком.

— Фридрих, а Фридрих, — почти ласково окликнул старый генерал. — А ведь ты, как я понимаю, в сорок третьем сапёром был. И как раз на этом направлении. А?

Герр Золлингер улыбнулся ему, как мальчишка, которого подговаривают сбежать с уроков на любимый мультфильм.

— Вот именно, — сказал он.

Молнии били в океан. Скалы переливались мокрым слюдяным блеском. В болоте между сопками расположилось стадо оленей. Белый вожак с роскошными рогами сиял, как огромный кусок кварца.

Барон остановил машину и выпрыгнул на дорогу, по которой устал карабкаться его «Патриот».

Огляделся… Погрозил небу кулаком. Никакой пещеры. Никакого Кирилла. Вообще ничего. Только взбесившаяся от многолетних насилий земля…

Неспешно подошёл пожилой саам с лицом как потрескавшаяся глиняная миска.

— Надо всем уходить. Сейчас. Тут опасно, — сказал Барон. — У вас есть семья? Увозите её скорее…

— Куда мне уходить? Это моя земля.

Барон огляделся почти с ужасом. «И этот — из них? Нет… Навряд ли…»

— Уж очень она… неуютная, — наконец сформулировал он. — Неужели вам никогда не хотелось бы чего-нибудь…

— Кому какая досталась, — невозмутимо ответил саам. И вдруг спросил: — Ты в Бога веришь?

Барон дотронулся до креста, висевшего на шее.

— Ну, в общем, да…

— Тогда странно, что спрашиваешь… А что ты здесь потерял?

— Сына.

— Здесь? — удивился саам. — Сейчас? Этого не может быть.

Барон на секунду задумался и честно ответил:

— Да, ты прав. Я потерял его давным-давно…

Саам улыбнулся. Ну, может, не вполне улыбнулся, лишь чуть потеплели глаза.

— Здесь, в тундре, — сказал он, — ничего не теряется. Всё легко найти. Я тебе немножко помогу. А уж дальше ты сам.

Тина никогда не была особенно сильной физически. Но вот выносливости ей было не занимать. Она могла «от звонка до звонка» вытерпеть тошнотворный день в школе, потом провести несколько часов на тусовке, потом зависнуть на всю ночь в клубе или на дискотеке, а утром опять отправиться в школу…

У них почти не было поклажи, а уж налегке она готова была идти сколько надо. Когда проходили через моховые болота, даже иногда нагибалась и ела морошку. А вот Ловец явно быстро терял силы. Особенно когда выбирались на скалы, открытые всем ветрам. Здесь ему плохело так, что он с трудом переставлял ноги. Он не жаловался, но Тина видела судорожно закушенную губу и тонкую струйку крови, стекавшую на подбородок. Он порывался нести Тинину сумку, она в конце концов отобрала её, но это не помогло. И дело было не в усталости — Ловца опять донимала эта его жуткая головная боль, но Тина не знала, как ему помочь. Массировать голову не было времени, оставить Ловца где-нибудь в тихом месте и продолжить путь одной — и подавно не получилось бы. Без Ловца ей нечего было и надеяться отыскать Каменщика с Художником. Да и что бы она им сказала?

— Может, отдохнёшь немного? — всё-таки предложила она.

— Нет, надо опять выйти на побережье, — сквозь зубы пробормотал Ловец.

— Тебе там станет легче?

Он помотал головой — не то да, не то нет, понимай как угодно. Тина сделала вывод, что в любом случае надо было идти.

Волны бросались на скалы с каким-то утробным рычанием, словно свирепая стая призрачных волков. Клочья пены летели по воздуху кверху лапами, теряя волчьи очертания и превращаясь в мёртвых птиц. Ветер ревел и рвал барабанные перепонки.

Здесь Ловец поднёс ладони к вискам, зашатался и рухнул к ногам Тины.

Она сначала испугалась до внутренней дрожи, но потом вспомнила предупреждение и стала делать всё, что он ей велел. Яростно трясла безжизненные руки, разминала и дёргала пальцы. Ворочала из стороны в стороны ставшее вдруг отчаянно тяжёлым тело. Дёргала за волосы и тянула за уши…

Всё без толку.

Наконец Тина отчаялась, всё-таки заплакала, наклонилась, поцеловала закрытые глаза.

— Ты встань, пробудись, мой любезный друг!

В детстве этот эпизод из «Аленького цветочка» был едва ли не единственным, что доводило Тинку-Буратинку до всхлипываний.

Ловец открыл глаза и сел. Глаза были ясные, а лицо больше не кривилось от боли.

— Тебе лучше? — радостно спросила Тина.

Ловец молча притянул её к себе, крепко-крепко.

Потом отпустил и легко поднялся на ноги, как взлетел.

Широко разведя руки — точно обнимал уже не Тину, а весь мир, — он начал поворачиваться из стороны в сторону, как флюгер, ловящий направление ветра.

Тина спросила не без неожиданной робости:

— Что ты делаешь? Если не секрет?..

— Ты никогда не спрашивала, почему меня так зовут, — звонко ответил Ловец, сияя глазами. — Я — Ловец Ветра!

Имя прозвучало как титул.

— И что это значит? — замирая, спросила Тина.