Уйти вместе с ветром

— Да, конечно, только… — Клавдия Николаевна снова смутилась, опустила покрасневшие глаза.

— Только — что?

— Только ведь это, знаете, было начало…

— Ну, если продолжение хоть вполовину такое же… — бодро подхватила я.

— Такое же! — отчаянно выкрикнула женщина и, словно испугавшись собственного крика, прижала к щекам ладони. Многострадальный платок подбитым воробьём шлёпнулся на пол. — Знаете, не вполовину, а точно такое же, — повторила она уже тише и, окончательно взяв себя в руки, вернулась к рассказу: — Только мы за Зиночку порадовались, как опять всё не слава Богу — Коля Маремьян в спортзале на скакалке повесился. Сняли его, конечно, откачали, а он одно твердит: «Всё равно жить не буду, вон, Зинке повезло, ей и жить, а мне — незачем». Да уж, думаю я, Коленька, так, как Зинке повезло, это один раз на миллион бывает. И что же вы думаете…

— Что?! — наплевав на профессионализм, выдохнула я.

— Явилась мать его, — севшим голосом сказала Клавдия Николаевна и отвернулась. — Через два дня. Из Гродно ехала. И опять всё сходится. Откуда узнала — ума не приложу, ведь прямо в роддоме Колю-то бросила. И сама женщина толком ничего объяснить не может. Такое мурло, прости Господи, глянуть страшно, только для Коли всё одно — мать… Уж я сопротивлялась, как могла, но где там… Увезла она Колю…

— Ну что, впечатляет? — покосился Кирилл.

— Вполне, — ответила Тина.

— В почту пойдёшь? Бяке письма писать?

— Даже и не знаю…

— Что же они — вот так прямо взяли и оставили её там?! — Алла сидела на кровати на пятках и раскачивалась взад-вперёд, точно мусульманин на молитве. — И больше никогда?..

— Именно, — кивнула Тина. Почему-то она совсем Алке не сочувствовала. Даже жутковатую Дезире и то было больше жалко. Не говоря уже о других. — Вот два кулька унесли домой — тебя и Иру. А третий оставили. Побочный результат неудачного эксперимента. Так сама Дезире говорит.

— Я хочу её увидеть!

— Прошлый раз она сама тебя позвала, так тебе ж вроде не понравилось? Хотя если теперь… Ну так флаг тебе в руки и барабан на шею. Я-то при чём?

Алла беспомощно взглянула на Тину:

— Но как же я её без тебя найду?

— А со мной как? Встречу мы с ней не назначали, в телепатии ихней я уж вовсе не рою… Всё, что знала, тебе рассказала.

— Но она больше не зовёт меня…

— Расхотела, наверное. Или другие дела нашлись.

— …Я сидел на высоте «40.1».

— А-а, сопка «Яйцо»! У нас говорили, сначала надо у немца яйцо выдрать, а уж потом… У вас там наблюдательный пункт был. По типу самолётной башни.

— Это есть факт. Оборудован устройствами ночного видения и специальными приборами для корректировки огня.

— Ого! Нам бы такие, мы бы вас быстрее выбили…

— Это не есть просто. Вы не уметь устраивать позиции. Каждый германский ОП есть семь — десять дзотов и дотов, десять — двенадцать штук открытые огневые точки, два-три склада, землянки, ходы сообщений, крытые траншеи, щели с козырьками, окопы, блиндажи, около четырёхсот солдат, два-три наблюдательных пункта с радио и телефонами, проволочные заграждения и минные поля. А у вас? Как есть правда?

Генерал ответил с иррациональной — за давностью лет — завистью:

— Наш ОП — три-четыре дзота, в лучшем случае один НП, две-три огневые позиции, землянка, КП, связь — только телефонная с частыми обрывами, один блокгауз. Крытая траншея — редкость. Двадцать пять — сорок бойцов…

Ответ был полон такой же иррациональной гордости:

— Вы есть видеть! Мы, германцы, уметь!

Из-под приоткрытой двери в освещённые тусклой лампочкой сени вился синий дымок. Полковник знал, что Степан Ильич бросил курить уже лет пять назад. «Неужели старый фашист наш „Беломор“ смолит?!» — подумал он и шагнул через порог.