Уйти вместе с ветром

— Билл Гейтс и Бриджит Бардо? — предположила Александра. — На меньшем ведь Эдит не остановится… Порядин, вы довольны? Представьте только, какая реклама для Варсуги!

— Вот чего мне тут не хватало, так это института под руководством сумасшедшей француженки…

— Кстати, руководить им с русской стороны вызвалась Зинаида.

— И назовут они его, — вдохновенно поддержал Барон, — в честь страдальца за человечество уфолога Аркадия…

Порядин стиснул голову руками и мучительно застонал.

Дальнейшая судьба — и личная, и посёлка — нарисовалась ему в самых жутких тонах.

— Если не делать резких движений, всё всегда образовывается, — сказал мим Родион и аккуратно вытер губы салфеткой.

— Главное, не уйти вместе с ветром, — сказала Александра.

— Для этого нам всем придётся очень постараться. И многое пересмотреть. Благодарю вас, — заметил из угла выпускник философского факультета семьдесят пятого года и отставил пустую тарелку.

— Вы ещё приедете сюда? — спросил Игорь Александру, придерживая дверцу машины. — Или выкинете из памяти, как страшный сон? Забудетесь в пучине теоретической физики?

— Которая к случившемуся, пожалуй, ближе, чем вам кажется, — задумчиво ответила Александра. — А позабыть… Вот уж чего не получится…

— В ближайшее время — точно, — улыбнулся Игорь. — Вон лежит напоминание.

Александра проследила его жест. Игорь, оказывается, имел в виду Хильду, блаженно растянувшуюся на заднем сиденье.

— Это вы о чём? — насторожилась она.

Игорь усмехнулся:

— Она беременна. В начале осени у вас родятся крепенькие, пушистые Белые Клыки. Не верю, что вы станете топить их в унитазе, поэтому советую заранее продумать судьбу малышей. Собаки с волчьей кровью вызывают массу романтических чувств, но на самом деле у них очень непростые характеры…

— Вот ведь не было печали, — нахмурилась было Александра, но потом лукаво улыбнулась: — А хотите, я одного вам привезу? На память? Согласны, а?

— Конечно согласен. Даже сразу на двух! Будут мне спутники и следопыты. Особенно зимой… Только обещайте, что лично мне их доставите!

— Договорились. — Александра протянула ему руку, и Игорь сильно сжал её кисть обеими своими руками.

— Я совсем ничего о тебе не знаю, — сказала Тина. — Расскажи мне. Откуда ты вообще такой взялся?

— Я здесь родился.

— А потом?

— Потом жил в основном по интернатам для детей с неврологическими заболеваниями. У меня голова очень болела. В Полярном — всё время. А в Москве — почти перестала. Врачи думали, что вылечили, радовались за меня… Только я опять сюда сбежал. Здесь моё место.

— Ты много знаешь, — сказала Кристина. — Больше, чем другие здесь. И говоришь правильно, не так, как они.

Ловец улыбнулся:

— С Дезире не сравнить… Хотя я в школе всегда хорошо учился. И читал много… когда голова не болела. Пытался понять.

— Что понять?

— Как всё устроено.

— Понял?

— Нет, конечно.

— Жалко, а то бы мне рассказал… А как ты попал в интернат? Кто у тебя родители?

— Ты уверена, что хочешь знать?

Вообще-то Тина хотела целоваться. Хотела гладить лёгкие белые волосы, в которых жил ветер. Она встала на цыпочки и, тихонько касаясь горячих и шершавых губ Ловца своими губами, сказала:

— Я. Хочу. Всё. О тебе. Знать…

— Я родился на метеорологической станции. Здесь, на Кольском, на побережье. Эта станция входит в международную систему мониторинга погоды. Мы жили там одни, до ближайшего посёлка — двадцать километров. Мой отец — учёный, но… тяжёлый, в общем, человек. Мать сбежала от него. Хотела и меня забрать, но он не позволил. Так я с ним и остался. Когда дул ветер, у меня болела голова. А ветер там дул почти всё время… Отец заставлял меня учиться. Тогда я начал чувствовать, понимать, любить этот край — за это отцу спасибо. Но… говорю же, тяжёлый он человек… может, мстил мне за мать… Когда делалось невмоготу, я убегал от него… бросался со скалы в море… Улетал. Он думал, это уродство, которое можно вылечить таблетками и уколами. В конце концов потащил меня в больницу. Мне было девять лет. Я молчал, но они что-то там сами разглядели, в общем, отцу меня больше не отдали. Отправили в интернат…

Тина крепче обняла его.

— Ты… Я…

— Не надо, я понимаю…

— Скажи, Ловец Ветра, ты ведь знаешь, что со всем этим надо делать?

— Ещё нет, Кристина, но я обязательно разберусь.

— Я буду с тобой. Правда, пользы от меня никакой, я так мало знаю и ничего не умею…

— Ты единственная. Ты единственная из всех приняла то, что здесь происходит, как оно есть. Как закономерность, вытекающую из цепочки причин и следствий. Взрослые, умные, образованные… Никто не смог. Кроме тебя… А учиться и узнавать надо нам всем.

— Я… Ты… Мы…

— Не говори ничего. Я понимаю.

…А в небесах над ними по кремнистому блестящему пути шли друг за другом Господь, солдат и ребёнок.[1]