Уютная, родная, сводная

остановился. На самом деле, если бы он продолжил танцевать и прижимать к себе

девушку - всё бы превратилось в бездарное пип-шоу. В глазах расплывались

витиеватые узоры на стенах и канделябры на столах. - Ты наелась? - голос звучал

хрипло, перехватило дыхание. Катерина быстро перебирала ногами, когда шла за

Марком мимо столика Владлена, взгляд которого не предвещал ничего хорошего в

ближайшую пятилетку. Долорес с интересом и ярко выраженным презрением

осмотрела Катюшку. Сопля мелкая - подумал Марк. И только невозмутимая

Аделаида поглощала двойную, если не тройную порцию, подкладывая особенно

лакомые кусочки сынуле, он, по всей видимости, не страдал отсутствием аппетита.

Быстро оплатив счёт, Марк вышел на мороз. Минус тридцать должны были

остудить его. Кто, в самом деле, может испытывать возбуждение в такую

холодрыгу, стоя без шапки и в тонкой обуви - покупки были благополучно убраны в

пакеты и дожидались своей участи на заднем сиденье вольво. Катерина подошла и

неуверенно потопталась рядом. Организм Марка, словно это возможно ещё больше,

приветствовал близость женщины, пришлось даже незаметно прижать парня в

штанах, потому что он начинал мешать не только мыслить, но и идти. Кое-как

добравшись до машины, включив зажигание, Марк смотрел на свет фар в

темнеющем пространстве перед лобовым стеклом и начинающие закручиваться в

воронки света хлопья снега. Дворники пробежались по стеклу, очищая вид, но снег

быстро ложился на стекло, не успевая таять - снова попадал под дворник. - Откуда

ты знаешь его? - услышал Катерину. - Владюшу? - поднял бровь, но не повернулся,

так и смотрел на лобовое стекло. - Владлена. - Друг отца оказался, приходил вчера

с женой. - С этой жабой?! - Да, с ней, - он резко развернулся. - Катерин, ты только

не говори, что у тебя любовь с этим уродом, а! - Что? Нет! - А раз «нет» - откуда

ревность? Марк бы с радостью послушал ответ на этот вопрос, но про себя - откуда

у него эта ревность? Почему ему настолько противно, даже физически, понимать,

что буквально несколько дней назад... дурдом какой-то! - Нету никакой ревности, -

насупилась, ноздри дёргаются, губы обиженно скривились. - Просто гадко всё это!

- Обыкновенно, - соврал Марк. - Такая жизнь. Машина тронулась, и они отъехали

от стоянки, только для того, чтобы остановиться метров через десять, Марку

потянуть на себя Катю, расстёгивая шубу, нырнуть одной рукой под дорогой мех, а

второй - в волосы Катюшки. Руки Катерины пробежались по лицу Марка, очертили

контур губ, и он не выдержал, простонал. Губы Катерины были мягкие, выпуклость

на верхней губе, до которой дотронулся кончик языка Марка - с сухой кожицей,

обветрила губки Катя... Марк два раза вздохнул, ощущая запах малины, забытый

вкус, непередаваемый, и провёл ещё раз языком по верхней губе, чувствуя, как

Катерина раскрывает губы, и её язык отвечает тем же. Он ощущал себя гурманом и

блюдом одновременно. Он пробовал, его пробовали, смаковали, не желая двинуться

дальше, стоя на этой грани, балансируя на ней и получая от этого какое-то

мазохистское удовольствие. Почувствовал, как ноготочки Катерины легко царапают

затылок Марка, она всегда так делала, когда целовала его, почувствовал каждый

миллиметр между губами, и как эти миллиметры таяли, ощутил начало поцелуя -

отчего-то робкого, какого-то деликатного, нежного, уютного. Самый уютный

поцелуй за всю жизнь Марка... самый уютный поцелуй, который состоялся у него в

тридцать лет, сидя в автомобиле на обочине дороги с самой уютной девушкой,

которую только могла создать природа, с самой уютной улыбкой. - Пока, - Катерина

быстро засобиралась, когда Марк подъехал к её подъезду. Всю дорогу они нервно

молчали, только иногда Марк давил на тормоз, вольво послушно вставала у

обочины, а губы двоих послушно встречались. - Катерина? - он растерял слова,

знал, что надо сказать, но не мог выдавить из себя и слова. - Нет, - она его поняла, -

не надо, Марик. - Почему? - Не надо, просто не надо. - Не говори, что хранишь

верность этому дерьму, Владлену, - начал заводиться. Господи, да он мизинца не

стоит Катерининого, одного вздоха рядом с ней, аромата малины и чернющих глаз.

Его рот, как помойка, источающий гадости, не стоил Катюшки. - Нет, да, я не знаю.

- Катя, - он успел догнать её. - Позвони мне, позвони, и я сразу приду. - Он целовал

её долго, стоя под фонарём, а над ними кружился снег, мимо проходили люди, где-

то лаяли собаки, кричали дети, а Марк целовал Катерину и не слышал ничего,

кроме своего гудящего, как паровой двигатель, сердца. Ууууффф - в ушах и душе.

Катерина забежала в подъезд, и Марк подождал, когда включится свет в её окнах,

потом он смотрел на эти окна и всё ждал, когда она позвонит... не позвонила.

Бесцельно пропетляв по ночному городку, длинной дорогой, Марк всё же вернулся

в дом отца, где свет горел только на кухне. Почему-то захотелось, чтобы кто-то

ждал его, именно его. Чтобы свет горел для него. Лично. Марк даже постоял под

горячим душем, но сон так и не шёл, хотел было спуститься вниз, в бар, и выпить

чего-нибудь горячительного, да передумал, перевернулся на живот и уставился на