Здесь было не меньше дюжины насадок и переключателей режима, и все это, выполненное в матово-синих тонах, красовалось на сверкающей бронзовой поверхности. Бронзовыми были и крепления на рельефном стекле кабины, и чаша умывальника с мраморной пробкой. На фоне этой роскоши еще больше поблек ее собственный незатейливо обставленный дом. Вот тогда она и приняла решение. Она переедет. Продаст апартаменты и найдет что-то… пусть не такое изысканное, как это, но такое, куда с радостью можно вернуться после работы, с диванами, на которых так уютно свернуться клубком, с кашемировыми покрывалами, чтобы закутаться в них. И еще, наверное, с полным садом курочек.
– Думаю, здесь дизайнер слегка переборщил, – сказал Конор. – Только вошел сюда – и уже кажется, что мне сейчас на церемонии вручения «Оскара» выступать.
– Броско, – произнесла Ханна, стараясь быть дипломатичной. Впрочем, она понимала, что Конор имел в виду.
– Есть тонкая грань между броскостью и тем, что режет глаз, – вот принцип дизайна Бирнов. Люди должны чувствовать себя в доме комфортно, а не разглядывать как музей. А я сюда вхожу – и как порнозвезда на всякие выкрутасы настраиваюсь.
– Ну, выкрутасы – это не всегда так плохо, – заметила Ханна, вспомнив холодные плитки душа в коттедже.
– Да ну. Из меня тот еще жеребец.
– Правда? – с наигранным разочарованием протянула Ханна. – То есть мне на этот уик-энд поискать кого-нибудь другого?
Он со смехом притянул ее к себе и одарил поцелуем, вполне достойным заправского жеребца.
– А может, и нет, – прошептала она под прикосновениями его губ.
– Перед выходом можем зайти в бар, чтобы время убить. Ты как? – предложил Конор, когда они вытирались полотенцами. Душ принимали вместе, только сначала обстоятельно попробовали кровать. – Тот, где ты бессовестно воспользовалась моей беспомощностью.
– Это я-то воспользовалась? – Ханна покачала головой. – Самой не верится. Это так на меня не похоже.
– Серьезно? Ты столь радикальным способом разрулила то, что посчитала проблемой.
– Такая версия событий меня больше устраивает. – Ханна запахнула полотенце плотнее, чмокнула Конора в щеку и с хохотом увернулась, когда он потянулся к ней в ответ. – Если опять начнем, сегодня точно никуда не выберемся!
– Обломщица! – надулся Конор, и она едва не повелась.
Делить комнату на двоих казалось естественно и просто, хотя Ханна, одеваясь, то и дело пялилась в зеркало на превосходную задницу Конора. Этим не налюбуешься. Лучше пользоваться моментом, потому что потом все закончится.
Бар был в точности таким, как она запомнила, даже бармен прежний. Он дружески поздоровался с Конором.
– Зарезервировал для тебя столик, – сказал он и указал на местечко с двумя креслами у камина. Там уже стояли два бокала красного вина.
Ханна с изумлением посмотрела на Конора. Это походило на празднование. Годовщина памятной даты.
Он смущенно улыбнулся.
– Я подумал, хорошо будет вспомнить, как мы познакомились.
«Как это мило», – подумала Ханна, чувствуя, как сильно забилось сердце. Интересно, он так флиртует или это искренняя забота?
Они сели на свои места и Конор поднял бокал.
– Привет, я Конор.
– Ханна, приятно познакомиться.
Они чокнулись бокалами, и Ханна почувствовала прилив жара под взглядом Конора.
– Удивительный ты человек, Ханна Кэмпбелл. То ты вовсе не такая дикая и импульсивная, как в тот вечер, то именно такая. Будто ты сама не решила.
Ханна выдавила улыбку. Он попал в точку. Что бы она ни затевала – ее всегда что-то удерживало от самого отчаянного шага.
– Торжество здравого смысла, – произнесла она.
– Я из-за этого все время настороже, – сказал Конор. – Ты совершенно непредсказуема. И это…
– Конор, дорогуша! – проворковал над ними сочный голос – будто полетели брызги от перезревшего персика.
Оба вскинули головы. Они так увлеклись разговором, что и не заметили, как к ним подкралась настоящая пантера. По крайней мере, именно таким было первое впечатление Ханны: по-кошачьи гибкая женщина с блестящими черными волосами, каскадом завитков ниспадающими на одно плечо. Губы с бледной блестящей помадой растянуты в широчайшей улыбке.
– Как тебя сюда занесло? Что заставило выбраться из твоей глухомани?
– Тебе вроде там нравилось, когда ты липла к моей матери.
– Я ни к кому не липла. Я люблю твою мать.
– Ее все любят.
– Ты знаешь, о чем я. – И она хорошо отработанным движением тряхнула своей великолепной гривой.
– Ханна, это Полли. Полли Дейвентри. Ты могла видеть ее по телевизору. – И он добавил, не скрывая презрения в голосе: – «Кладовая Полли – обычная пища для обычных людей».
Ханне хотелось расплавиться в своем кресле и утечь куда-нибудь с глаз долой. Кожаные брючки обтягивают длинные, как у жирафа, ноги, тонюсенькая талия, белая шелковая блузка, подчеркивающая нежный оттенок кожи, – и куда ей, обычной и тусклой, до этого экзотического великолепия? Даже завитки волос, как блестящие змейки, лежат продуманно, а не как попало.