Указка

Быстро провели расследование.

Как выяснилось, бригада ремонтников только наполовину состоит из русских. Остальные — это большей частью эмигранты из Финляндии и Норвегии. До сих пор существующий языковой барьер мешает взаимопониманию в бригаде. Иногда распоряжения товарища Бобрыкина понимаются превратно. Следует думать, что именно это и привело к созданию опасной ситуации.

— Однако надо встать на место этих бедняг, — делится товарищ Бобрыкин. — Издерганные, измученные, еще не верящие в свое освобождение от оков космополитизма, они появляются на работе невыспавшиеся, ведь у них до сих пор не всегда есть время на оздоровительные лыжные упражнения. Но мы работаем в этом направлении.

Нам остается пожелать товарищу Бобрыкину, а также и всему УПЦН в целом успешной работы и новых трудовых и творческих успехов».

Сенечка прочитал эту статью и полез к Кабинетову.

— Скажите этому Евгению Викторовичу, что если уж он приходит только с одним материалом про лампы, то можно было бы появиться и пораньше. Например, хотя бы в полдень!

— Не вам учить людей работать, — ответил Кабинетов.

— Почему? — удивился Сенечка. — Я работаю в три раза больше, чем все остальные. Пока какой-нибудь Евгений Викторович одарит нас очередным творением, я успеваю написать три или четыре статьи, а то и пять!

— Это интересно, — сказал Кабинетов. — Где они?

— Это не совсем статьи, — сказал Андрей Иванович. — Он пишет их, никуда не выезжая, и я был уверен, что это рассказы для «Странички творчества».

— Вы, дядя Андрей, их даже читать не стали, — сказал Сенечка. — Мои статьи гораздо интереснее, чем рассказы про ртутные лампы. Я давал читать Витьке и Антоше. Им было очень смешно, и они сказали: класс! Смеялась даже Тоня Алексеевна, хотя она не читала, а просто смотрела на нас.

— Ваша энергия мешает нам заниматься делом, — сказал Кабинетов. — Андрей Иванович устал править ваш стиль. Взять хотя бы статью о взрыве в Майами… Никуда не годится!

Сенечка заговорил на повышенных тонах:

— Ах вот как! Значит, и вы к этому руку приложили, Петр Леонидович? Кому не понравилась строчка: «Когда ударил взрыв, люди замолчали и повернули головы в ту сторону, откуда поднимался густой дым…»? Зачем заменили «ударил взрыв» на «прогремел взрыв»? Ведь это беспомощнейший в мире газетный штамп! Так не пишут даже в «Комсомольской правде»! А почему убрали детский плач?..

— Мы издаем обычную газету, а не сборник беллетристики.

— А почему бы не попробовать и не начать писать художественным языком? — сказал Сенечка. — В Обновленной России, Петр Леонидович, и газеты должны быть обновленными, то есть говорить с читателем на свежем языке!.. На таком, каким я пишу свои статьи!

Андрей Иванович смутился. Ему было неудобно за племянника.

Конечно, Сенечка слишком долго жил на Западе. Отсюда его агрессивность. Там, в этих диких странах, люди, которые не верят в свои силы или не самоутверждаются за счет других, рано или поздно погибают.

Еще Сенечка был недоволен, что в редакции все работают медленно. И все время отвлекаются, когда гимн по радио передают. И когда президента по телевизору показывают. Тогда, сказал Сенечка, вообще в коридоре не протолкнуться. Все из своих кабинетов выбегают и к телевизору лезут. А уж когда по улице после обеда Флаг проносят, так все готовы окна выдавить и выпрыгнуть навстречу.

Но Андрей Иванович отвечал, что задержки не мешают регулярному выходу газеты. Правда, засиживаться приходится допоздна. В шесть ли начали, в семь — верстку должны подготовить к полуночи и послать на визирование товарищу Советову. И если оплошность допустили, которую товарищ Советов заметит и зачеркнет красным карандашом, то все быстро переделывать приходится.

Но эти задержки не ослабляли боевой дух редакции. Ведь Андрей Иванович поддерживал этот самый боевой дух как мог! Он обходил каждого и хлопал по плечу. Когда по радио играл гимн, он пел громче других. Антоша тоже пытался подпевать, но у него не получалось перекричать Андрея Ивановича. А еще Андрей Иванович рассказывал анекдоты. Слушать их прибегали чуть ли не со всего Дома печати.

А вот верстальщик Витька не пел. И анекдотов не слушал. Чем ближе к вечеру, тем с меньшей охотой он отвечал на участливые вопросы и подбадривания Андрея Ивановича. Работать наловчился так, что рука почти срасталась с «мышкой», и порой он не сразу мог разжать пальцы.

С Витькой вообще что-то странное творилось. Над столом он повесил плакатик, нарисованный на развороте школьной тетради. Синий мультяшный человечек сидел, обхватив голову и повесив нос. Из носа падала большая капля. Главной была надпись:

«Вирсдальчиг — самая пичяльная прафесия».

Еще он создал гирлянду из разноцветных скрепок и протянул ее от окна к своему месту. Кабинетов увидел и пожал плечами.

— Порча редакционного имущества, — сказал он.

Витька огорчался и работал еще быстрее…

Однажды в редакцию пришел грузный человек с погонами директора детской театральной студии. Представился:

— Борис Невзрослейко. К вашим услугам.

Его сопровождали четверо детей.

Сенечка объяснил: