Указка

Из деревни меня увидела собака. Она лает на меня. Наверно, смотреть ей мешает решетка, за которой она несет службу. И другая, вольная собака меня увидала издали. Она боится меня.

Вышел на крыльцо мужик, посмотрел на меня и скрылся. «За ружьем пошел», — подумал я.

Моя вторая машина была зеленая. Она, наверно, и сейчас зеленая. Сел вперед. Пристегнуться не удалось — ремень короток.

— Ох и красота тут у вас! — начинаю беседу.

Водитель мой ровесник. Ругает госавтоинспекцию. (Внимание! Ни один из людей, встреченных мною не только на трассе, но и в жизни, не хвалил госавтоинспекцию. Давайте, помолимся за нее, ребята!)

— … Шакалы! — закругляется водитель.

Высаженный на въезде в городок, я спускаюсь с холма и поднимаюсь на следующий. Я на окружной дороге. Воздух вокруг испорчен чем-то, что возвышается через дорогу от меня, и кишат в моем сознании шлагбаумы и КПП, дым и жесть, грязный ангар и лозунг в глубине территории, простую истину о труде и совести превращающий в афоризм. Перехожу через мост. Городок как на ладони. Мой путь лежит мимо.

«Волга». В ней двое.

— Повезете?

— Деньги дашь?

— Нет, конечно.

Усмехаются. Прощайте.

Жестов я уже совсем не стесняюсь. И отмашки водителей понимаю быстро. Ну да, ты свернешь, счастливо тебе… А ты? Ну, поехали, поехали! Ах, тоже свернешь… Но ведь еще не сейчас? Нет? Не хочешь везти? Как хочешь…

Вот добрый на вид водитель. Огорченно поводит рукой — посмотри, мол. Автомобиль забит детишками. Ничего, в следующий раз. Прощаюсь с ним глазами.

А такие шутки меня раздражают. Из кабины грузовика показали мне идущего пешком человечка. И тебе того желаю, родной.

Откуда ни возьмись — седой велосипедист. На багажнике — тюк. На раме что-то намотано. Местный добряк. Задумавшись, смотрит, как я подхожу.

— Добрый день! Я в С*** правильно иду?

Голубые, как в предчувствии скорого моря, глаза смеются.

— Правильно-то правильно. Далеко тебе идти.

— Сколько?

— Да с полсотни километров.

— Не беда. Может, подбросите?

Тепло расстались. Теперь танцую под дождем, зная, что мне повезет. Когда-нибудь всем повезет.

Человек, доставивший меня в С***, был водитель с молокозавода. Я загромоздил ему кабину гитарой и рюкзаком. Я потом видел такие же цистерны с надписью «Молоко» в центре С***, они разъезжают по утрам и звонят в колокольчик. В небе оттепель и тихо, как в деревне. Я рад, что они есть.

«Тихим, уютным городком» С*** проштамповать нельзя. Он по-своему довольно оживленный. Шумит транспорт. Отчаянно рулят троллейбусы. Этим коровам трудно рессорить на рельефе, который похож на игру «море волнуется, раз…» Репродуктор, динамик, вывешенный на киоске; к нему так привыкли, что хочется сказать «взошел динамик, репродуктор светит, но не греет». Мне, человеку с севера, странно привыкнуть к масштабу времени здесь. Тепло. Это дико и непристойно для января — тепло. Но темнеет рано, по-зимнему. Ощущения те же, что в июле, в десять вечера. И людей непривычно мало, и какие-то они тихие. А на часах всего четыре ноль восемь.

Я смотрю отсюда на Великодержавную Федерацию как из нагретого террариума в простуженную комнату. В комнате чужой, равнодушный человек. Он, может быть, дожидается хозяев. Он чем-то раздосадован. Вял; будет неприятный разговор. Кстати, он способен на подлость, я боюсь, что он сунет руку в террариум.

Гадина в террариуме все равно не сможет укусить большого человека. Ее было бы любопытно прижать, дернуть за хвост, положить на нее камень (как, интересно, она совладает с камнем?). Гадина создана для развлечения, она жрет на халяву, мы меняем ей воду, стало быть, вольны распоряжаться ею как хотим. К тому же она не думает. Таких, как она, полно; если сдохнет, то можно принести другую. Почему-то простых людей государство постоянно вынуждает оправдываться. Можно сказать, это основной закон системы, ее машинная смазка. Презумпция виновности тут и там — не человек, а заискивающая маска. Я вспомнил этакое словечко. Люди! Когда вы ходили в школу, вы кочевряжились? А к завучу за это водили? Попадало? Так вот, на языке системы (а его полюбили нынешние минотавры) кочевряжиться означает не втягивать голову в плечи.

— Документы!

Я уже не вздрагиваю.

Вообще-то, минотавры хищники. Их кормят ноги. Они вразвалку идут себе, милостиво не трогая большинство прохожих. Если минотавр ощущает, как много он значит в жизни прохожего, то он может быть благородным. Тогда дичь ему заменяют флюиды собственного самосозерцания. Но если человек стал минотавром, он должен быть хищником и иногда пробовать свежее мясцо. Чуя наживу, минотавр хватается обычно за ваши документы. Впрочем, удобнее, если их нет. Тогда минотавр норовит взять сразу за горло.

— С какой целью приехали?

— Туризм.

— Где остановились?

— У друзей.

— Наркотики, оружие есть?

— Нет…

Боже, спаси нас от елейной тоски.

* * *

Юг! Грязно и тепло. Я покидаю Окраину. Теперь я снова в Великодержавии. Минотавры тут родные, жирные. Их физиономии обещают мне соблюдение конституционного строя. Кто его строит?