Уха из золотой рыбки

Пришлось идти к следующей точке, потом к третьей, четвертой… Через полчаса я, продрогнув на ветру, зашла в вестибюль метро, чтобы согреться. К сожалению, приходится констатировать, что люди, продающие на площади всякую ерунду, в массе своей не москвичи. В конце августа – начале сентября основная часть гастарбайтеров отправилась домой, а на их место встали новые, прибывшие из Молдавии и Украины. Наверное, следовало бросить бесполезный обход, ведь и так понятно, что в оставшихся не осмотренных мной будках сидят все те же хохлушки. Но Дегтярев иногда, приехав домой, ложится на диван и заявляет:

– Основное в нашей работе – аккуратность и упорство. Никогда нельзя оставлять дело на полдороге, думая, что уже ничего интересного не узнаешь. Нет, коли начал обход квартир, пробегись по всем, вдруг в самой последней тебя поджидает удача.

Слегка приободрившись, я вышла на площадь и продолжила опрос, но, как только женщины, к которым я обращалась, раскрывали рты, на меня наваливалось разочарование. «Шо?», «Погодите хвылину», «Скильки вам дати?»

Не надеясь уже на успех, я добралась до лотка с книгами и уставилась на яркие томики, предусмотрительно спрятанные под прозрачную пленку. Продавец, мужчина примерно моих лет, ловко смахнул щеточкой мелкий снег и спросил:

– Что желаете? Детективный или любовный роман?

Вот он был москвич. «Ра-а-ман», «любовный ра-а-ман» – так говорят только те, кто вырос в столичном мегаполисе. А еще люди моего возраста, те, кто родился где-нибудь на Чистых Прудах, Мясницкой, Солянке или Красной Пресне, произносят «булошная», «прачешная», «молошная». С точки зрения фонетики русского языка, это неправильно, но именно так озвучивали эти слова воспитавшие нас бабушки, коренные москвички.

– Смотрите, новая Анна Берсенева вышла, – старательно показывал мне товар офеня, – хорошо идет, просто влет.

– Не люблю дамские книги, – возразила я, – хотя Анну Берсеневу вполне можно читать.

– Анна Берсенева работает в жанре городского романа, – пояснил книжник, – у нее не найдете откровенных глупостей вроде: «Он подошел к Розе, его синие глаза потемнели от страсти». Вот уж, право, чушь. А Берсеневу возьмите, ей-богу, не пожалеете. Впрочем, обратите внимание сюда, кулинария, вязание, воспитание детей.

– У вас на любой вкус.

– Всем по желаниям, – лучился продавец, – могу заказ принять. Вот, напишите название книги и издательство. Завтра привезу, без всякой предоплаты.

Да уж, времена сильно изменились. Когда-то, в конце семидесятых годов, я, страстная любительница детективов, выпрашивала их в районной библиотеке, в читальном зале, на одну ночь. По счастью, в книгохранилище работала моя соседка, у которой имелась внучка с круглой двойкой по-французскому. И мы наладили, как теперь бы сказали, «отношения по бартеру», Ирма Лазаревна снабжала меня вожделенными Чейзом и Агатой Кристи, а я протаскивала ее ленивую девочку сквозь дебри французских неправильных глаголов. Сейчас же только захоти, достанут что угодно и привезут на дом. Ей-богу, жить стало лучше.

– А может, «клубничкой» интересуетесь? – подмигнул мне торговец и нырнул под прилавок. – Во, «Развратные монашки». Да вы не стесняйтесь, сам почитываю, забавно очень и бодрит, даже картинки есть, и не так уж дорого, за стольничек уступлю.

Я машинально взяла в руки порнографическую книжонку.

– Похоже, тут, на площади, вы один москвич.

– Эх, – отмахнулся торговец, – в столице теперь днем с огнем настоящих москвичей не сыскать. Чечня одна, черные город захватывают, скоро нас в резервацию поселят. Куда ни глянь, всюду они: в такси, на рынке, на стройке. Думаете, кто на этой площади хозяин? Вон он, Ахмет, морда протокольная, тьфу.

– А я, пока сигареты искала, все на украинок и молдаванок наталкивалась.

– И этого добра навалом. Я-то на улице Кирова родился, нынешней Мясницкой, в доме, где магазин «Чай-кофе».

– Надо же, а я в соседнем доме через дорогу, если помните, там на первом этаже «Рыба».

– Еще бы, – обрадовался торговец, – частенько туда ходил, за мойвой – коту на ужин, очереди вечно стояли, мрак. Нас потом в Чертаново отселили.

– А нас в Медведково, – ответила я, чувствуя себя почти родственницей мужика, – школа у меня была в Большом Козловском, ее потом закрыли.

– Вот это номер! – хлопнул себя по бокам дядька. – И я туда бегал, французский язык учил, ох и доставалось мне от Наталии Львовны!

– Красновой? – подскочила я. – Она у меня классной руководительницей была, такая здоровская тетка! Торт делала из зефира со сгущенкой, ездила с нами в Ленинград и постоянно вокруг нас хлопотала. А еще Валентина Сергеевна, учительница математики.

– Таисия… как ее, биологичка.

– Максимовна, – выпалила я, – помнишь, как она по коридорам летала и каблуки у туфель ломала?

– А еще Иосиф Моисеевич Цейтлин, у него роман с ученицей случился.

– Да уж, – ухмыльнулась я, – такая красавица, Лариса, волосы роскошные, фигура, глаза! Закачаться! В нее все мальчишки влюблены были, а она Иосифа Моисеевича окрутила. Я ей так завидовала! Роман с учителем!

Внезапно торговец спросил:

– Звать-то тебя как?