Ухаживания за Августиной (ЛП)

Риккард осторожно взял меня за локоть и повел в сторону от тропинки. Когда мы наполовину спрятались за деревом, сила их взглядов ослабла.

— Нам не следовало целоваться, — резко сказал он. — Ты была права.

У меня сжалось сердце.

Он провел рукой по волосам.

— Нам… лучше быть просто друзьями. Для нас обоих.

Я подняла на него глаза. Риккард не смотрел на меня. Его глаза были устремлены на реку, выражение лица было нехарактерно жестким.

— Ты не возражаешь? — я не могла понять, прозвучал ли мой тон с надеждой или с сожалением.

— Это лучше, чем альтернатива.

— Альтернатива?

Он резко повернул ко мне голову, тяжело сглотнув.

— Я возьму все, что ты мне дашь, Августина, — его тон звучал как предупреждение. — Я приму все, что ты мне дашь.

Погружение в Чарльз не смогло бы остудить меня после того, как я услышала эти слова от Риккарда.

— Тогда друзья, — выдавила я из себя.

— Друзья, — Риккард посмотрел на небо, а затем снова на меня. В одно мгновение черты его лица из жестких и напряженных превратились в любезные и очаровательные, и он одарил меня такой же харизматичной улыбкой, какой и всех остальных. — Пока ты здесь…

Он достал из кармана пальто конверт и протянул его мне. На конверте аккуратным почерком было написано мое имя.

— Ты официально прошла во второй тур.

Клуб «Аргус» вылетел у меня из головы, как и его эксклюзивный процесс панчинга. Риккард должен был стоять за тем, чтобы меня приняли во второй тур.

— А что думают по этому поводу старшие члены клуба?

Риккард пожал плечами.

— Я не спрашивал.

Я почувствовала, как у меня дернулись губы.

— Я постараюсь прийти.

— Связи, помнишь? — он сделал несколько шагов назад, не обращая внимания на людей, которые выкрикивали его имя так, словно он выиграл соревнование. — Увидимся, Августина.

Он повернулся и помахал рукой ближайшей группе людей. Они поприветствовали его, втягивая в свои ряды жадными руками и отчаянными взглядами. Риккард был любим, создан для того, чтобы получать внимание и процветать за счет него. Как я вообще могла подумать, что между нами что-то может получиться, ума не приложу.

Я поднесла его шарф к носу, глубоко вдохнула и направилась обратно в общежитие. Одна.

8. Августина

Через неделю после Регаты на реке Чарльз я поднималась по лестнице Гуманитарного Центра Махиндры, когда в меня влетел кто-то. У меня было всего несколько секунд, чтобы среагировать и схватиться за перила, но книги выпали у меня из рук и разлетелись по лестнице.

— О, мне так жаль! — раздался женский голос.

Она торопливо спускалась по лестнице, собирая мои книги и постоянно бормоча извинения. Темная челка скрывала ее лицо, но на шее расцвели красные пятна смущения.

Я поднялась на ноги и с благодарностью приняла протянутые ею книги.

— Все в порядке. Ты очень торопилась.

Девушка подняла голову, показав залитые слезами щеки и красные глаза. Я узнала ее почти сразу. Ее имя на мгновение вылетело у меня из головы, но она сидела через три ряда передо мной на курсе по обществознанию.

— Ты в порядке? — спросила я.

На секунду мне показалось, что она собирается что-то сказать, но вместо этого она схватила свои книги и убежала, исчезнув так же быстро, как и появилась.

Отмахнувшись от странной встречи, я направилась к кабинету профессора Фулька. Вполне возможно, что он подверг ее какой-то жесткой критике, и она не смогла с ней справиться. Гарвард был полон академически одаренных студентов, чья самооценка измерялась их средним баллом. Даже малейшего намека на критику было достаточно, чтобы вывести из строя весь механизм.

Дверь кабинета Фулька была приоткрыта, и я увидела, как профессор заправляет рубашку в брюки. Подняв глаза, он заметил меня и улыбнулся в знак приветствия.

— Августина, входите. Вы хотели обсудить свою оценку, да?

Я рискнула зайти в его кабинет, и у меня сложилось краткое впечатление о стенах из вишневого дерева и темно-зеленой мебели. Окна со створками выходили на лужайку, заросшую спутанными кустарниками.

— Присаживайтесь, где вам удобнее, — сказал он непринужденно, усаживаясь в небольшое кресло. Мы одновременно обратили внимание на опрокинутую чайную чашку на журнальном столике. — Какой же я неуклюжий. Не могли бы Вы передать мне салфетки, пока вы ещё стоите? Они как раз лежат на моем столе.

«Салфетки» были в остатках его обеда, с пятнами майонеза на уголках. Я передала их профессору, который вытер капли чая, устраиваясь на диван напротив него. Когда я села, поднялась пыль, и мягкие подушки вызвали зуд у моей обнаженной руки.

Профессор Фульк перебирал лежащие перед ним какие-то бумаги. На одной из них вверху было написано 42 %, а рядом написано имя Пердиты дю Кассе. Если профессор и заметил мой блуждающий взгляд, то никак этого не показал, а просто вытащил листок с моим именем вверху и отметкой 92,5 рядом с ним. Пока что это моя самая низкая оценка за год.

— Так, так. Давайте посмотрим. В вашем электронном письме Вы написали, что считаете, что вам неправильно поставили оценку за третий параграф?

— Да, сэр. Мой аргумент…

Он бегло просмотрел лист.