Ухищрения и вожделения

— Почему бы вам не остаться и не послушать, что произошло вчера вечером? Это довольно интересно. — Она повернулась к Рикардсу. — Как я вам уже сказала, я была дома весь вечер, с половины шестого. Брат уехал на станцию вскоре после семи тридцати, и я села за стол — поработать над гранками. Включила автоответчик, чтобы мне не мешали.

— И не выходили из дома весь вечер? Ни по какому поводу? — спросил Рикардс.

— Нет. До половины десятого никуда не выходила. Потом поехала к Блэйни. Но может быть, стоит рассказать все по порядку? Примерно в десять минут девятого я выключила автоответчик, подумав, что могут позвонить брату о чем-то важном. Вот тогда-то я и услышала сообщение Джорджа Джаго, что Свистун покончил с собой.

— Вы никому не позвонили сообщить об этом?

— Я знала, что в этом нет необходимости. У Джаго — собственная служба новостей. Уж он позаботится, чтобы никто не остался в неведении. Я вернулась на кухню и работала над гранками примерно до половины десятого. Потом решила поехать и забрать портрет Хилари Робартс у Райана Блэйни. Я обещала ему завезти картину в нориджскую галерею по дороге в Лондон. Собиралась отправиться туда на следующее утро, пораньше. У меня склонность придавать слишком большое значение времени, поэтому мне не хотелось никуда заезжать по дороге. Я позвонила в Скаддерс-коттедж сказать, что еду за картиной, но номер был занят. Позвонила еще несколько раз, потом вывела машину и поехала. Приехала туда, должно быть, минут через пятнадцать.

Заранее написала ему записку, собираясь подсунуть ее под дверь, что взяла картину, как договорились.

— Вам не кажется все это несколько необычным, мисс Мэар? Почему бы просто не постучать в дверь и взять портрет у него лично?

— Потому что он позаботился сообщить мне, когда я впервые увидела картину, где именно она хранится и где — слева от двери — находится выключатель. Я восприняла это как вполне резонное указание, что он не ожидает, а скорее, не хочет, чтобы его беспокоили, заходя в дом. Мистер Дэлглиш как раз при этом присутствовал.

— Но вам это не показалось странным? Ведь он, должно быть, считает, что это хорошая картина. Иначе он не захотел бы ее выставлять. Естественно было бы, чтобы он передал ее вам лично.

— Разве? Мне это как-то не приходило в голову. Он чрезвычайно замкнутый человек, это еще усилилось после смерти жены. Он не любит визитеров, особенно если это женщины. Ведь они могут весьма критически взглянуть на порядок в доме и на то, как ухожены дети. Я вполне его понимаю. Я и сама отнеслась бы к этому точно так же.

— Так что вы прошли прямо в сарай, где он работает? Где это?

— Слева от дома, метрах в тридцати. Небольшая деревянная хижина. Наверное, там когда-то была банька или коптильня. Я освещала фонарем тропинку к двери, но это вряд пи было необходимо. Луна светила необычайно ярко. Дверь была не заперта. И если вы намерены сказать, что и это странно, то вы совершенно не представляете себе, как мы живем здесь, на мысу. У нас здесь такое захолустье, мы отвыкли запирать двери. Я думаю, ему никогда и в голову не пришло бы запирать мастерскую. Я нашла выключатель слева от двери и зажгла свет. Картины на месте не было.

— Вы не могли бы точно описать, что произошло? Как можно больше подробностей, если не трудно. Все, что припомните.

— Мы говорим о вчерашнем вечере, главный инспектор. Мне вовсе не трудно припомнить подробности. Я оставила свет в сарае и постучала в дверь коттеджа. Окна были освещены только в нижнем этаже, шторы задернуты. Мне пришлось подождать примерно с минуту, прежде чем он вышел. Он приоткрыл дверь, но не пригласил меня войти. Я сказала: «Добрый вечер, Райан». Он только кивнул, ничего не ответив. От него сильно пахло виски. Потом я сказала: «Я приехала за картиной, но ее нет в мастерской, а если она там, я не сумела ее найти». Тогда он сказал, нечетко произнося слова: «Она слева от двери, упакована в картон и оберточную бумагу. Липкой лентой заклеена». Я ответила: «Сейчас ее там нет». Он не ответил, просто вышел ко мне, оставив дверь открытой. Мы пошли к сараю вместе.

— Он твердо держался на ногах?

— Совсем не твердо, но все-таки держался. Когда я сказала, что от него пахло виски и он нечетко произносил слова, я вовсе не имела в виду, что он был совсем ни на что не способен. Но впечатление у меня было такое, что он провел вечер, почти не отрываясь от бутылки. Он остановился в дверях мастерской. Я — рядом с ним. Некоторое время — примерно полминуты — он не произносил ни слова. Потом сказал только: «Да. Пропала».

— Как это прозвучало? — Так как она не ответила, Рикардс терпеливо продолжал расспросы: — Был ли он потрясен? Рассержен? Удивлен? Или был слишком пьян, чтобы это его взволновало?

— Я слышала вопрос, главный инспектор. Может быть, вам лучше у него самого спросить, что он чувствовал? Я могу лишь описать, как он выглядел, что сказал и что сделал.

— И что же он сделал?