Ухо на фотографии

Один молодой человек, а именно Коля Деньков, в душе лирик, пристрастился к чтению стихов. Совершенно неожиданно для себя и для жены Люды. До сих пор он приносил из библиотеки захватывающую прозу о буднях уголовного розыска, и вдруг на тебе — Люда извлекла из его портфеля какую-то тщедушную книжонку с инертным названием «Талый снег». В книжонке никто никого не убивал, ее автор, наоборот, проповедовал любовь к ближнему, а вернее, к ближней. Причем ближняя его оказалась удивительно многоликой. В одном стишке поэт воспевал ее черные волосы, в другом почему-то каштановые, а в третьем — светло-русые. «Красится она у него, что ли?» — подумала Люда. Но при дальнейшем чтении Людмила, к своему удивлению, обнаружила, что предмет любви автора — настоящий хамелеон. Форма бровей, линия подбородка, разрез глаз и стан у этого предмета все время меняются.

«Да тут их несколько предметов», — догадалась Людмила. И произвела подсчет — как минимум пяток любимых на тоненькую книжку. Небольшой гарем.

Людмила глянула на портрет автора и смутилась. У автора были чувственные ноздри и жадные губы, готовые исцеловать всех и каждого, а вернее, всех и каждую. Губы были нацелены прямо на нее, и она поспешно закрыла книжку.

А Коля и не подозревал, что он в душе лирик. Три Сода посещал он районную библиотеку, и ни разу его не потянуло на стихи. И сейчас не потянуло бы, если бы не библиотекарь Марина.

— Ограниченный вы человек, Николай Деньков! — полистав его формуляр, заключила она. — Можно подумать, что вся наша жизнь протекает в разрезе уголовного кодекса. А между прочим, в мире существует кое-что и не караемое законом. Любовь, например.

— Про любовь мне все известно! Я женат.

— Вам известна ваша любовь. А вы поинтересуйтесь, как любят другие. Может, пригодится.

И Марина навязала ему эту книжонку. Коля мог и отвертеться, но его заинтересовал портрет автора. «Пылкий юноша, прямо-таки любовник-профессионал. Полистаю в трамвае для смеха», — решил он.

Двадцать трамвайных минут перевернули Колю. Он привык читать о женщинах-мошенницах, которые скрываются от следствия с чужими паспортами. Даже жене он задавал вопросы, как подследственной:

— Люд, а ты могла бы украсть или подделать паспорт?

На что Людмила отвечала уклончиво:

— Что будешь на гарнир — гречку или вермишель?

Теперь, после знакомства с поэтическим сборником, Коля начал задавать жене совсем другие вопросы.

— Люд, я давно хотел спросить тебя, зачем ты так старательно упаковываешь себя? — выпалил он однажды. — Ведь взгляду не на чем остановиться. Все-таки ты женщина, а не бандероль.

— А на чем бы хотел остановиться твой взгляд? — вспыхнула Людмила, с которой Николай еще никогда не заговаривал на подобные темы.

— Видишь ли, женщина определяет сознание мужчины, — философски изрек Коля. — Вот смотрю я на тебя, и в моем сознании не возникает ничего такого, что трогает нас в любовной лирике. А возникают только судебные протоколы, очные ставки и камеры предварительного заключения. У меня такое ощущение, словно я сам из этой камеры.

— Что же теперь будет? — спросила Людмила, не звавшая, радоваться ей или огорчаться Колиному прозрению.

— Экономия материала будет, — сказал Коля. — Из отреза, который ты недавно купила себе на платье, можно еще и сорочку для меня выкроить. Не надо стыдиться подавать себя. Причем разнообразно подавать. Менять туалеты, прическу, выражение лица. Где твои женские чары, женское кокетство? Почему бы тебе про тот же гарнир не спросить озорно, кокетливо, многообещающе? Чтобы у меня кровь в жилах заиграла! Чтоб меня на стихи повело или на какое-нибудь другое безумство! А ты так гундосишь, что не только на гарнир, а и на свиную отбивную не тянет. Тем более на стихосложение. Как я завидую автору этого поэтического сборника! Его жена умеет быть разной…

— Если у этого поэта есть жена, она сама несчастная женщина в мире, — сказала Людмила. — Не она разная, а любовницы разные. Хочешь, я напишу автору книжки, выясню у него, одной женщине посвящены стихи или нескольким.

— Сделай милость, напиши! — согласился Коля. — Хотя тебе правильнее было бы черкануть его жене. Перенять у нее кое-какой опыт.

Разумеется, жене Людмила писать не стала. Обратилась к самому поэту. Слова выбирала посуше, чтобы он не подумал ничего такого. Кто их, поэтов, знает, может, у них на уме одни шалости?..

«Товарищ поэт! — написала она. — Ознакомилась с вашим сборником стихов «Талый снег». Меня, как трудящуюся женщину, интересует, работает ли ваша жена и если работает, то как она успевает менять свою внешность до неузнаваемости. Если же стихи посвящены не жене, прошу сообщить, сколько женских прототипов легло в основу книги. Данная информация очень пригодилась бы мне в семейной практике».

Поэт сразу же откликнулся. Письмо его было выдержано в том же стиле деловых бумаг.