Винсента похоронили «на солнечном месте среди пшеничных полей» 30 июля 1890 года48
. Он умер в возрасте тридцати семи лет. Через несколько недель после его смерти у Тео случился нервный срыв, и его положили в психиатрическую клинику в голландском городе Утрехт, где он и умер 25 января 1891 года в возрасте тридцати двух лет. В 1905 году останки Винсента перезахоронили в другом месте на том же кладбище. 14 апреля 1914 года останки Тео по просьбе его вдовы Йоханны были перевезены из Утрехта в Овер-сюр-Уаз и захоронены рядом с местом упокоения Винсента49. В наше время могила братьев превратилась в место паломничества. Очень правильно, что Тео и Винсента захоронили, как любовников, рядом, потому что они не могли жить друг без друга. «Как все кругом пусто, – писал Тео на следующий день после похорон брата. – Мне так его не хватает. Кажется, что все кругом напоминает мне о нем»50.Эпилог
В конце ноября и начале декабря дни становятся совсем короткими и на полях появляется первый иней. В это время Прованс неожиданно оживает, как пчелиный улей весной, – начинается сбор оливок. В конце 1889 года Ван Гог начал писать скрученные стволы оливковых деревьев, которых очень много в Провансе. Оливковые деревья подстригают так, чтобы «между ветками могла пролететь ласточка». Сбор оливок – дело очень трудоемкое (чтобы получить литр масла, надо собрать приблизительно от пяти с половиной до шести с половиной килограммов оливок). В то же время сбор оливок – очень приятный и медитативный зимний ритуал, который нисколько не изменился с древних времен. Для сбора оливок многие используют сети и специальные секаторы, но я предпочитаю собирать их по старинке руками, методически осматривая ветку за веткой, чтобы найти спелые плоды. Иногда кажется, что на ветках уже не осталось оливок, но подует сильный ветер, и ты замечаешь, что открылась еще одна россыпь ярко-зеленых жемчужин, которые, словно маленькие птичьи яйца, затаились между серебряных листьев. Одна оливка не имеет никакой ценности, но когда их сотни, из них можно выжать жидкое золото – оливковое масло.
Между методом исследования, который я использовала в поисках материала для этой книги, и кропотливым процессом сбора оливок есть много общего. В этой книге мне посчастливилось описать несколько открытий – какую часть уха отрезал себе Ван Гог, кем была Рашель, и установить подробности относительно петиции горожан Арля. Кроме того, я прояснила множество деталей жизни художника, чтобы составить более полную картину его пребывания в Арле. Я работала долго, методично и тщательно, копалась в архивах, пыталась увидеть историю под разными углами и с разных точек зрения, по крупинкам собирая информацию из самых разных источников, среди которых были и сами картины Ван Гога.
Когда я начала работу над проектом, у меня была одна главная цель – понять, что именно отрезал себе художник, то есть досконально изучить эпизод его жизни, ставший наиболее известным широкой публике штрихом в биографии художника и основной составляющей мифа о Ван Гоге. Я считаю, что можно усмотреть некую иронию судьбы в том, что ключ к разгадке тайны был скрыт в архивах Ирвинга Стоуна – человека, который во многом и создал популярный миф о Ван Гоге. Бывший директор отдела коллекций музея Ван Гога в Амстердаме писал: «“Жажда жизни” – это книга, которая в гораздо большей степени, чем все остальные, создала искаженное представление о Ван Гоге»1
. «Жажда жизни» – это вымышленная, приукрашенная и идеализированная версия жизни художника, захватившая воображение людей, которую со временем стали воспринимать как чистую правду. Я признаюсь, что мое собственное представление о Ван Гоге было таким, каким изображали художника Стоун и Голливуд, то есть неухоженным, неряшливым и похотливым алкоголиком, человеком, творчество которого было неразрывно связано с женщинами, спиртными напитками и сумасшествием. Я нисколько не подвергала сомнению предложенную Стоуном трактовку событий, произошедших 23 декабря 1888 года, и не пыталась понять, что подтолкнуло художника к ужасному акту членовредительства. Я смотрела на творчество Ван Гога через телескоп с очень узким углом обзора, завороженная яркими цветами его картин и, словно транквилизаторами, успокоенная постоянным использованием этих картин в виде доказательства правильности предлагаемой трактовки его биографии. Я верила в легенду о Ван Гоге – «сумасшедшем» художнике, ставшем необыкновенно известным после своей смерти.