Уход Мистлера

Эрекция была просто невероятной. Полотенце так и распирал пульсирующий бугорок плоти. Она шутливо пригрозила ему пальцем. И снова началось путешествие пальцев — только теперь в обратную сторону, от ступней ног вверх, все выше и выше, к тому месту, где находилась мошонка. Пальцы так и порхали вокруг этого нежного органа. А потом она вдруг приподняла полотенце, посмотрела и нахмурилась.

Давно не заниматься любовь, да?

Он отрицательно помотал головой. Нет. Интересно, как она восприняла это двойное отрицание?..

Особый массаж. Никому не говорить, да?

На сей раз он утвердительно кивнул.

Она делала это так умело, как ни одна женщина на свете, лучше, чем сам он, когда еще мальчишкой занимался онанизмом. Обычно в такие моменты он сидел за уроками, быстро и ловко орудуя пальцами. А потом размазывал по ладони кремообразную жидкость и, обессиленный, плелся в дортуар спать. Когда он кончил, она обтерла его клинексом. Потом снова приникла к его телу. В конце задействовала губы. Выплюнула сперму в свежую салфетку, придирчиво осмотрела ее. Кончить два раза? Сильно.

После всего этого она нежно обтерла его влажным полотенцем и спросила: Ты оставаться в Токио? Да.

Когда хотеть массаж, спросить Мацумота. Запомнить?

Запомню.

Очевидно, то было ее имя, а не название операции. С невероятной быстротой и ловкостью она привела постель в порядок, унесла полотенца в ванную. Потом протянула ему квитанцию на оплату услуг, где он расписался, поклонилась и прошмыгнула в дверь со своей пластиковой сумочкой, где носила тальк, кремы и детское масло.

Почему он вдруг вспомнил эту сцену, достаточно банальную? Почему она казалась столь эротичной — даже воспоминания о ней пробуждали эрекцию? Очевидно, его чувства к Лине являлись как бы зеркальным отражением тех эмоций, что он испытал тогда. Того, как он повел себя с той японкой, что она проделала с ним. Тогда, в Токио, он так и не понял, был ли актером в той сцене или всего лишь частью реквизита. Та японская дамочка вовсе не была обязана делать это. Ведь он просил только массаж. А все остальное имело место лишь по ее инициативе. Должно быть, ей просто нравилось играть с его штуковиной, заставляя тупого и богатого иностранца кончить два раза подряд, причем почти без перерыва. Сначала — в ее грубые и сильные ладони. Затем — уже в эту чудовищную пасть с золотыми зубами, ночной кошмар дантиста. Должно быть, для нее то был способ показать ему, кто здесь главный, унизить его. Но ведь если разобраться, это скорее он ее унизил — сам и пальцем не пошевельнул, чтобы приласкать эту суровую немолодую женщину. Да, она была намного старше его и наверняка варила вечерами липкий и безвкусный рис мужу. Он унизил ее и был унижен ею. Был податливым воском в ее руках. Может, именно этого он всегда подспудно ждал от секса? Может, потому так страшно хотел Лину? Она откровенно и бесхитростно предлагала ему себя. Готова была работать и руками, и губами. Даже не дожидаясь его просьб.

Он не стал накидывать халат. Поглаживая член, горячий и твердый, немного изогнутый, подобно бумерангу, шагнул к двери в гостиную и распахнул ее. Сейчас, прямо как войдет, вонзится в нее, она и опомниться не успеет.

Но Лины нигде не было. Ни в кресле, где она обычно читала, ни на диване. Комната пуста. И Мистлер тут же почувствовал, как угасает эрекция и член превращается в подобие тряпочки. На полу, на самом видном месте, валялся сложенный пополам листок бумаги с дважды подчеркнутой надписью: «Мистеру Мистлеру». Он подобрал его и начал читать.