Уход Толстого. Как это было

„Голоса Москвы“ не оказалось. Я стал читать „Русские ведомости“ от 2 ноября (последняя газета, которую Толстой просил почитать. — В. Р.), а продолжила Варвара Михайловна. Что о нем писали, просил пропустить. Слушал внимательно. Статью о тройном самоубийстве просил вырезать и положить ему в дневник.

Л. Н. готовил, писал в последнее время, кроме статьи о социализме, еще статью о безумии современной жизни, о самоубийствах.

Видно, что сам Л. Н. надеялся преодолеть болезнь. Видно было и то, что желал выжить, но и за все время болезни ничем не показал обратного, т. е. нежелания, лучше сказать — страха смерти. Л. Н. еще до сегодняшнего дня все время думает, что выздоровеет и поедет дальше»[225].

3 ноября

4 часа 5 минут дня

[ТЕЛЕГРАММА В РЕДАКЦИЮ КОРРЕСПОНДЕНТА ГАЗЕТЫ «УТРО РОССИИ» С. С. РАЕЦКОГО: «ТЕЛЕГРАФ РАБОТАЕТ БЕЗ ПЕРЕДЫШКИ. ЗАПРОСЫ ИДУТ МИНИСТЕРСТВА ПУТЕЙ, УПРАВЛЕНИЯ ДОРОГИ, КАЛУЖСКОГО, РЯЗАНСКОГО, ТАМБОВСКОГО, ТУЛЬСКОГО ГУБЕРНАТОРОВ… СЕМЬЯ ТОЛСТОГО ЗАБРАСЫВАЕТСЯ ТЕЛЕГРАММАМИ ВСЕХ КОНЦОВ РОССИИ, МИРА»[226]]

Из записок Владимира Григорьевича Черткова

(Продолжение)

3 ноября

«Вечером‚ в 5 часов, он послал за мной. Я подошел к его кровати. Он спросил: „Где же Никитин? Я его также просил прийти“. Позвали Никитина. Когда мы оба стояли, нагнувшись над ним, он сказал, что его беспокоит, что Софья Андреевна узнает про его болезнь и приедет в Астапово. И потому он попросил нас послать телеграмму его детям в Ясную. „Скажите, что я очень слаб и свидание с ней было бы для меня губительно“. Никитин ушел, чтобы передать поручение. Когда я остался со Л. Н-чем наедине‚ он с волнением сказал мне: „Ведь вы понимаете, что если она здесь будет, то я не смогу ей отказать… (и он заплакал; видно, ему было очень тяжело), а если я ее увижу, это будет для меня губительно“. Через некоторое время он опять за мной послал и сказал мне шутливо: „Как все великие писатели дорожат точностью изложения своих произведений, так и я с этой телеграммой. Попросите телеграмму написать так: `Состояние лучше, но чрезвычайная слабость и т. д., кончая словами: свидание было бы губительно`[227]“.»

С. А. Толстая смотрит в окно комнаты, где лежит больной Лев Николаевич. 3–6 ноября 1910 г. Кадр из кинохроники

[ПРИБЛИЗИТЕЛЬНЫЙ ТЕКСТ «ТЕЛЕГРАММЫ» БЫЛ ТОТЧАС ЖЕ В АСТАПОВЕ ПЕРЕДАН С. А. ТОЛСТОЙ, А ПОЗЖЕ ОПУБЛИКОВАН АЛЕКСАНДРОЙ ЛЬВОВНОЙ ТОЛСТОЙ.

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМЕННОЕ ПОСЛАНИЕ ЛЬВА ТОЛСТОГО. — В. Р.]

Лев Николаевич Толстой Толстым

3 ноября. 1910 г. Астапово Рязанской губ

«Состояние лучше, но сердце так слабо, что свидание с мамá было бы для меня губительно»[228].

Из Записок Владимира Григорьевича Черткова

(Продолжение)

3 ноября

«Однажды, при окончании этих операций (укладывание Толстого в постель после его вставания и укрывание ног больного. — В. Р.), в которых принимали участие два врача и я, Л. Н., лежа на спине и быстро переводя дыхание от совершенных усилий, слабым, жалостливым голосом произнес: „А мужики-то, мужики, как умирают!“ — и прослезился. Когда доктора вышли из комнаты, я его спросил: „Что Л. Н., это вы, верно, вспомнили тех больных и умиравших крестьян, которых вы недавно навещали в деревнях?“ (Я разумел сцены, описанные им в его очерках „Три дня в деревне“). — „Да, да, — ответил он сквозь слезы, — так, видно‚ мне в грехах и придется умереть“. — „Нет, Лев Николаевич, — возразил я, — теперь уже это — не грех‚ а любовь, вас окружающая. А вы сделали все, что могли, чтобы уйти от греха“.