Уходи! И точка...

И невольно вздрогнул, когда женские ручки легли на ягодицы! Как еще удержался на столе и не вскочил с него! Она начала медленно разминать напряженные до предела мышцы, а я пытался, как учил Будда, контролировать свое дыхание. Я старался думать только о дыхании, а вовсе не о том, как перемещаются ее пальчики все ближе и ближе… Как они все настойчивее раздвигают ягодицы. Я не слышал ее громкого дыхания, я не слышал бешеного биения своего сердца — в ушах звенело и все-таки пришлось чуть подтянуть вверх правую ногу, давая немного свободы каменному члену, придавленному до этого всем моим весом. Но тем самым я и открыл доступ ей туда, куда она так настойчиво стремилась! А когда осторожный пальчик скользнул между моими ягодицами и тронул запретное место, все-таки не сдержался — подорвался со столика, схватил эту заразу и, зажав между голыми ногами, впился в ее рот. И задохнулся от накрывших ощущений!

Мне не хватало воздуха, но оторваться не мог — поразило ощущение ее верткого язычка в собственном рту. Ее особенный вкус — незнакомый до этого, грушевый… Удивительный вкус. Разве мог я вспомнить в тот момент, что ровно полчаса назад на обед в столовой предлагали яблоки, груши и бананы, и я, конечно, выбрал яблоко, а она, видимо, грушу… Разве помнил я, что у нее руки в масле? Нет, я с радостью ощущал, как она своими волшебными пальчиками перебирает мои волосы.

Я забыл обо всем — о незапертой двери, о том, что мы вообще-то в кабинете Снежаны находимся — только ее губы, только ее лихорадочное дыхание, только ощущение нежного, тоненького женского тела в моих объятиях… Вероника была такая легонькая, что я легко приподнял ее за талию, и она поняла сразу же, чего я добиваюсь — раскинула ноги и обхватила мои бедра ими!

И если бы я не сидел на кушетке до этого, точно упал бы, потому что член уперся в тонкую ткань трусиков — халат Вероники и надетая под него легкая юбочка чуть выше колен сами собой как-то освободили мне пространство! Меня трясло, я отчетливо ощущал дрожь в руках, когда двигал ее на себе, потирая промежностью о свой стояк и ощущая, как влажная ткань оставляет след на моей плоти. Огненной вспышкой в голове прострелило — она сама завелась, пока мне массаж делала! И мне стало до боли необходимым немедленно отодвинуть в сторону мешающую тряпочку и сделать то, чего нам обоим так хотелось! Но мысли… Гадкие мысли, откуда-то появившиеся в голове, вдруг отрезвили, дали передышку: "А что если войдет кто-то? А что если… А что если она со всеми так?"

И Вероника, словно почувствовала мое охлаждение — оторвалась, заканчивая поцелуй, а потом, обхватив ладонями мое лицо, заглянула в глаза:

— Когда наши дети станут взрослыми и начнут спрашивать о том, как папа впервые поцеловал маму, я скажу, что для того, чтобы поцелуй состоялся, маме пришлось взять папу за задницу…

15 глава.

Антон

Иваницкий явился ко мне накануне боя. Постучал в двери номера и вошел за мгновение до того, как я разрешил.

— Знаю, Антон, знаю, что с бабой тебя застать нереально — ты один из всех знакомых мне бойцов перед боем напряжение в зале снимаешь! — в руках он держал бутылку коньяка, светился, как начищенный медяк и гордо выставлял вперед приличных размеров пузо. А ведь когда-то тоже был неплохим боксером, даже пару раз встречался со мной на ринге. Но гораздо раньше, чем я ушел на тренерскую работу и, надо сказать, был в ней намного удачливее.

— А ты, Саня, все растешь, — намекая на брюшко, сказал я в ответ. — Проходи, присаживайся.

— А что нам, молодым да неженатым, еще делать — только расти, дорогой, только расти…

Он громко стукнул бутылкой о стеклянную поверхность журнального столика и развалился в кресле. По цепкому, в противовес словам, совершенно невеселому взгляду, я понял, что разговор предстоит серьезный. Знал также, что Иваницкий любит порассуждать и будет ходить вокруг да около уйму времени, поэтому, почувствовав в глубине души легкое раздражение, решил как всегда рубануть с плеча:

— Давай сразу к сути вопроса. Ведь не коньяк же пить ты со мной сюда пришел!

— Вот всегда ты, Будда, так! Где твое терпение? Ты ж вроде у далай-ламы какого-то йоге учился?

— Плохо учился, Саня. Двоечником был. Да и давно это было. Говори, зачем пришел!

Парень Иваницкого Алан Гаджиев, по кличке Чечен, выглядел на ринге совсем неплохо — сегодня я наблюдал за его тренировкой. Он был на пару килограммов тяжелее моего Захара и на полгода моложе. Но Алан тоже, как и Дикий, по сути, пытался запрыгнуть в последний вагон — следующий его чемпионат уже будет в другой возрастной группе. Был он жестковат — менее подвижен, менее верток, чем Захар, но зато удар правой имел чуть более мощный.

Мне он напомнил чем-то Свята Мерцалова. Тот в силу природной особенности, склада характера, в какой-то момент боя выходил из себя настолько, что становился реальной машиной для убийства и месил своих противников по чем попадя, не разбирая. И у Гаджиева злостью загорались глаза, стоило только где-то пропустить удар. И он шёл в атаку, наплевав на тактику и стратегию боя.