Уходящая натура

— Стой! — в четыре глотки закричали преследователи, ожидая, что «клиент» начнет суетиться, бросится убегать, переворачивая по пути тележки с багажом. И начнется стрельба и потеха.

Но он спокойно остановился. Куда бежать? В темноту по бетону летного поля? Зайцем в лучах прожекторов? Или в самолет, в кабину к пилотам, заставлять взлететь, угрожая несуществующим взрывным устройством?..

Мужчина просто стоял и ждал. Все-таки он был профессионалом.

— Не волнуйтесь, все нормально. Мы из милиции. — Поремский сказал магическое слово, успокаивающее обывателей, перепуганной девушке в летной форме. И обратился к мужчине: — Мистер Рони? Здравствуйте, Питер Восс.

…«Тишина на Ваганьковском кладбище»…

В голову Турецкому, абсолютно не ко времени, лезла песенка Виталия Крестовского, известная многим еще со школьной скамьи: «Мы лежим с тобой в одном гробике. Ты костями прижалась ко мне…»

Смешная песенка. Но ничего смешного на Ваганьковском не происходило. После отпевания покойного обширная похоронная процессия вышла из храма Андрея Первозванного и тронулась в глубь кладбища.

Впереди сослуживцы из НИИ «Маяк» несли на полотенцах закрытый гроб с телом убиенного академика. За гробом пошатывающийся Сергей Тимофеевич толкал коляску, на которой, прямая, как жердь, сидела Марина Дубовик.

«Какой все-таки стойкий человек, — с теплом подумал о ней Александр Борисович. — Вот пример настоящей выдержки, настоящего служения делу, которому ты предназначен. И отец тоже кремень. Каково ему потерять сына? Но держится, держится, не гнет спину под ударами судьбы».

А Викентия Леонидовича нет. И Лидии Андреевны тоже. Конечно, после случившегося им попросту невозможно старшему Дубовику в глаза глядеть. Но они бы пришли. Почему-то Турецкому казалось, что они бы пришли. И плакали, обнимая несчастного отца, сына у которого отнял их собственный отпрыск. И Дубовик бы открыл объятия навстречу. Но Гончары прийти не могли: мужа забрали в больницу с сердечным приступом. А супруга его просто тяжело слегла дома. Вот до чего довели родные детки.

«Отчего это зависит? — размышлял Турецкий. — Почему люди такие разные? Одни пытаются побольше накопить, урвать, взять у жизни и окружающих людей. Другие всю жизнь отдают. И почему-то, порой даже на грани нищеты, все равно остаются богаче владельцев яхт, Майбахов и вилл на Канарах. Что определяет, каким человек станет? Происхождение? Наверное. Воспитание? Конечно. Но вот простой пример: один человек убил другого. Оба были, как говорят, из „приличных“ семей. Равных по достатку, социальному положению, уважению в обществе. Оба были не обделены талантом, хоть и в разной степени. Но один всю жизнь отдавал себя делу, друзьям, коллегам, воспитанникам, стране. Второй всю жизнь брал, не считаясь с нормами человеческого бытия, с совестью, с законом. И вот один и после смерти любим и поминаем. Попрощаться с ним пришли сотни людей, друзья и близкие, политические и общественные деятели, и даже обычные граждане, которые прослышали о его смерти. Второму же уготована недобрая слава и изоляция от общества. Кажется, что справедливо. Но ведь нет же. Ведь человека-то не вернуть!..»

Так в бесплодных раздумьях Александр Борисович потихоньку подошел к месту захоронения и встал позади и в сторонке, никому не мешая.

Недолгая церемония прощания подходила к концу. Несколько человек произнесли последние речи. Выступавшие не были знакомы Турецкому. В толпе шептали, что среди них был и президент Российской академии наук, который зачитал телеграмму от Президента РФ с выражением скорби и соболезнования родным и близким усопшего. Говорили действительные члены Академии информатизации, сослуживцы и товарищи из НИИ «Маяк». Прорвался даже какой-то правозащитник, заявивший, что убийство академика Дубовика является политическим, следовательно, политический террор в России продолжается. Его постарались быстренько стащить с трибуны…

После гражданской панихиды над погибшим прочитал молитву батюшка из кладбищенского храма, и тело Бориса Сергеевича Дубовика было предано земле.

«Покойся с миром», — пожелал мысленно Турецкий и, тихонечко попятившись, покинул похороны и стал пробираться меж могил к выходу на улицу Сергея Макеева, где он оставил свой автомобиль. Шел, глядел на памятники политикам и спортсменам, ученым и деятелям культуры, нашедшим последний приют на Ваганьковском. Есенин и Лев Яшин. Эдуард Стрельцов рядом с Высоцким и Окуджавой. Два таких разных Даля. Левтова и Листьев. Такие замечательные и такие разные при жизни люди. И только смерть показала всем их «равенство». В одном. В том, что прожили они свои жизни, служа людям.

А те, другие, которые не?..

Им тоже должно воздаться по заслугам их. Но чтобы это случилось, следовало воздать.