Уходящее поколение

Наутро он встал часов в восемь, с наслаждением умылся прохладной колодезной водой из умывальника, висевшего на столбе в тени разросшихся слив и вишен, и, обтирая лицо полотенцем, поднялся на застекленную веранду, где на столе его ожидало только что сваренное всмятку яйцо и стакан горячего чаю с черносмородинным вареньем. Настроение у него было отменное.

Он взял в левую руку теплое яйцо и ударом чайной ложечки слегка надколол скорлупу, как вдруг сотворилось что-то ему непонятное: стол и на нем вся посуда стали клониться набок и повернулись, как на оси, на девяносто градусов: поверхность стола приняла вертикальное положение, а чайник каким-то чудом продолжал на ней держаться, точно приклеенный.

Выронив из рук яйцо и ложку, Константин вцепился в край стола, боясь упасть. На миг мелькнула перед ним фигура дочери в горизонтальном положении, но в глазах заломило, и он поспешил прижаться к столу лицом. С зажмуренными глазами он каким-то образом чувствовал, что вокруг него все неслось, неумолимо кружась и увлекая его в черную пропасть…

— Папочка, что с тобой?! — вскрикнула Наташа.

Услышав встревоженные голоса Кэт и прибежавшей из кухни Ариши, Костя принудил себя невнятно произнести:

— Перекосилось… все… Голова кружится…

Быстро принесли из комнат и развернули раскладушку, прислоняя вплотную к его стулу. Ирина умоляла его скорее лечь, уверяя, что станет легче.

— Нельзя… — не то прошептал, не то прохрипел он в промежутках между судорожными вздохами. — Хуже будет…

Владимир бросился к телефону вызывать из Быкова «скорую помощь». Несколько минут они провели в суете и страхе над неподвижным отцом семейства, не зная, как ему помочь. Он тем временем сознания не терял и несколько раз пытался приоткрыть глаза, тут же зажмуриваясь: странный и тревожный обман зрения не проходил.

Десять или двадцать минут пробежало, никто не знал; Володя, вызывавший врача, не взглянул на часы, не сообразив, что тот поинтересуется ходом заболевания.

Наконец Костя, в десятый раз рискнув открыть глаза, увидел стол и посуду в обычном ракурсе, но летящими все так же по кругу. Снова зажмурившись, он рукой нащупал возле себя раскладушку. Общими усилиями его осторожно перевалили на нее и уложили кверху лицом. Оно было необычно бледным.

Больного затошнило. Ирина придержала его лоб над тазом. Все понимали, что рвота связана с мозговыми явлениями, но чем это грозит и дурной ли это знак для течения болезни, никто из них не знал.

Спустя полчаса прибыла машина медицинской помощи. Женщине-врачу наскоро объяснили, что и как произошло.

Она первым делом стала измерять кровяное давление, температуру, а прибывшая с ней сестра — готовить шприц для укола камфары.

Температура оказалась слегка пониженной, а давление крови нормальным, и врач заявила:

— Это вас спасло. При повышенном давлении вам грозил инсульт.

Чтобы удостовериться, не было ли все же кровоизлияния в мозг, она заставила больного пошевелить руками, пальцами ног, открыть глаза, произнести несколько слов. И бодро сказала:

— Вот видите, все в порядке! Всего лишь мозговой криз. Он проходит, необходимо только ваше терпение и полное послушание врачам. Придется порядком вылежать…

Константин все еще не раскрывал глаза, головокружение продолжалось. Несколько ослабло оно после укола. Сын и женщины подняли раскладушку с больным и перенесли в комнаты, где его переложили на широкую тахту в затененном углу кабинета, в стороне от раскрытого в сад окна. Врач велела ему лежать неподвижно на спине.

Правильное зрение возвратилось к Пересветову, но периодические головокружения еще с месяц не давали подняться с постели. Потом он начал понемногу вставать, ходить, читать и наконец смог сесть за машинку, соскучившись по своей «писанине».

В Москву он не смог выбраться раньше октября, месяца четыре они с Аришей жили на даче безвыездно.

Итак, удар грома над семьей Пересветовых и на этот раз не привел к непоправимой беде, вполне реально грозившей человеку, переступившему порог восьмого десятка лет.