Уходящее поколение

Разузнать адрес не составило труда. Они списались. Гена работал в научных учреждениях Ленинграда и в очередной приезд в Москву зашел к Пересветовым. Его невысокая фигура сохранила военную выправку (он участвовал в гражданской войне); волосы слегка поседели, сходившиеся у переносицы черные брови придавали его лицу мрачноватый вид. Из кармашка на выпуклой груди торчала верхушка футлярика; расцеловавшись с ним, Костя щелкнул по ней пальцем и спросил:

— Лупу с собой таскаешь по-прежнему?

— Футляр с очками, — отвечал, улыбнувшись, Геннадий.

В юности он очков не носил. От улыбки две глубокие складки обозначились на щеках. Пересветов позвонил сыну, считая, что эти двое должны друг друга заинтересовать. Взял экземпляр своего первого романа и с проникновенной надписью вручил Ступишину, умолчав, что тут он в «вундеркинде от биологии» узнает себя (Гена увлекался естественными науками с младших классов гимназии). Ступишин стал извиняться, что не читал пересветовских романов.

— Разве можно всех писателей перечитать, — возразил Костя, — их у нас нынче тысячи. Да ведь и я твоих трудов не читал.

— Мои труды специальные, а в искусстве каждый должен разбираться. Учти, в распре «физиков» и «лириков» я был на стороне последних.

Ступишин расспросил Костю о его успехах, о военных злоключениях. Коротко рассказал о себе: перед войной его, как сторонника генетической теории, сняли с научной работы в Ленинграде, и он вплоть до 60-х годов работал на периферии не по специальности.

— Если хочешь узнать, через какие испытания прошла в годы своего возмужания советская генетика и ее сторонники, прочти воспоминания академика Дубинина. С тридцатых годов у нас с нелегкой руки Лысенко считалось, что ген — это «фальшь», что, наследственные признаки генами не передаются, их можно произвольно изменять, варьируя условия жизни растений и организмов.

— По Дарвину, насколько я понимаю, — сказал Константин, — изменения в генах происходят случайно, однако те из них, какие помогают данной особи выжить, могут закрепиться в потомстве. Сведение причин изменчивости к внешней среде мне всегда казалось отзвуком философии механистического материализма.

— Теперь открыты закономерности изменений в генах и под влиянием окружающей среды, но без генов наследственности не существует. Это азбучно, а оспаривалось целых тридцать лет. Лишь в шестидесятых годах советская генетика снова заняла подобающее место в мировой науке.

Приехал Владимир. Представляя ему Ступишина, отец пошутил:

— Прирожденный генетик — Гена от рождения.

Разговор, который понемногу завязался у Володи со Ступишиным, вскоре стал походить на стук мечей или удары кремня по огниву, так горячо и быстро, на лету каждый из них ухватывал мысль собеседника. Константину Андреевичу подчас трудно было уследить за ходом их теоретической перепалки, а они между тем не столько спорили, сколько, ему казалось, радовались своему единомыслию. Его даже слегка укололо чувство зависти, — с ним обычно сын говорил менее увлеченно. По ходу разговора он напомнил Владимиру домашние словопрения с Борисом, который возникновение частной собственности пытался объяснить «инстинктом эгоизма», унаследованного людьми «от животного мира».

— А ведь должен бы он знать еще из курса средней школы, что частная собственность возникла при разложении первобытной общины на классы.

— К сожалению, с подобной путаницей сталкиваешься не только в обывательской среде, — заметил Геннадий. — Подмена общественных начал биологическими бытует и среди ученых. Это заблуждение, вроде гнилого зуба, сказывается в целом ряде наук: психология, биология, философия, педагогика, не говоря уже о политике, где оно для буржуазии хлеб насущный. Служебная роль такой фальсификации ясна: вера в вечность и природность частной собственности, классов, расовая теория и вся прочая буржуазная гуманитария на ней зиждется. Паразитирует она и у нас кое у кого на мозгах.

— Беда в том, — сказал Владимир, — что наша интеллигенция в ее широкой массе, несмотря на постоянные призывы и предостережения партии, до сих пор не поняла необходимости самого серьезного изучения марксистско-ленинской философии. Ошибка-то ведь, по существу, азбучная, а у нас иной студент погружается в технические или естественные, да и в общественные науки без философской выучки, вот и бродит в потемках обскурантизма нередко в пределах своей профессии. Ваше поколение ученых, — обратился он к Ступишину, — не считая исключений вроде вас лично, сильно пострадало от того, что в его среде марксизм долго не был общепризнанной идеологией.

— Конечно, — согласился Геннадий. — Меня спасло то, что я почти одновременно с мальчишеским увлечением ботаникой и зоологией приобщился к идеям марксизма. Чем, между прочим, я обязан был тебе, Костя!

«Помнит», — с благодарностью подумал Константин Андреевич.