Читаем Уходящие перспективы. Школа после эпохи перемен полностью

И само-то пространство страны поделено между субъектами. Славно подмечено: не область, не земля, не край, а субъект, подозрительная личность. Очень гордая и самодостаточная, но почти всегда дотационная. Теперь карты едва ли не всех региональных учебничков обрываются строго по административным границам – за ними белый фон, соседняя terra incognita.

А что-то зависит просто от характера города. Один весь в вывесках, все за ними как за каменной стеной, и никому ни до чего нет дела, а другой ничем не параден, а всем всё интересно, и жизнь вовсю кипит. Выбираешься в одну командировку – тебя за несколько дней так проведут по десяткам адресов, что весь город в твоих глазах заиграет как единая сфера дел, людей, идей… А оказываешься в другом – и занимаешься тем, что знакомишь между собой его педагогических обитателей, тоскующих в одиночестве, крайне друг в друге заинтересованных и доселе о взаимном существовании не подозревавших.

Любопытно, что никто из авторов бесчисленных заявлений о защите образовательного пространства не пытается изобразить то, как же оно на самом деле выглядит. Как-то странно вызываться защищать страну, не имея представления о её размерах, границах, рельефе, провинциях и жизненных центрах, реках и дорогах… Каких только карт в России не сочинялось! Нет только образовательной. В лучшем случае речь заходит о весёленьком плане, раскрашенном в несколько десятков цветов согласно наиболее распространённым вывескам.

Что проще: пометить фломастерами, где Давыдов, а где Монтессори, где гимназия, а где лицей. Но дабы хоть что-то понять, придётся разбираться, где это Монтессори накладывается на коммунарство, а где на движение семейных клубов, а где на участников «Эврики», да и как оно включается в педагогическую ткань, в традиции того или иного города… А когда оно ни на что не накладывается – то лучше на это Монте-Кристо не смотреть.

Цвета образовательной карты не резкие, не броские. Оттенки и полутона. Становление нормальной школы происходит через сложные схождения интонаций, сочетания разного рода личных опытов, через особую фокусировку притяжений и отталкиваний, настраивание собственной системы координат.

…Как-то в газете по географии была напечатана комбинированная фотография ночной Земли из космоса: что и как ярко на ней светится. Это отображение ночной энергии планеты словно демонстрировало силовые линии современного мира.

Если бы кто-то попытался аналогично отобразить схему распределения образовательной энергии, то, вероятно, у него проступила бы карта интенсивности педагогических взаимодействий. Но получилась бы она не стабильной, а мерцающей, пульсирующей. Слой педагогической культуры – самый тонкий, самый хрупкий на поверхности страны. (Кажется, пару-тройку раз прокатиться по нему стандартами – и рисовать будет особо нечего.) У кого-то опускаются руки, кто-то уходит, где-то нищета довела всех до отчаяния, но кто-то другой тем временем переходит от растерянности к задумчивости, кто-то – от созерцания к переосмыслению своего дела, кто-то – к его обновлению; какие-то люди через тысячи километров находят друг друга, и вспыхивает фейерверк новых идей и замыслов…

«Ныне всё напряглось до невозможности и вот-вот лопнет…», – восклицал один из героев «Войны и мира». Его высказывание Толстой немедленно парировал: «Как говорили люди во все времена во всех странах». Так и сейчас. Вроде бы всё напряглось, и вот-вот общедоступное образование скроется под волнами разрухи, а сверху останутся бороться со стихией отдельные благоустроенные ковчеги. А быть может, всё не напряглось, а, наоборот, провисло, ничего не рушится, ничего не происходит и происходить не может, а вместо бурных волн живую воду образования ждёт тихое заболачивание? Или просто жизнь идёт, как всегда, разная и тяжёлая и когда-то в России с ней было хорошо и уютно?

Во всяком случае, правильных концепций на сей счёт ждать не приходится. Ведь любая концепция – попытка собрать все смыслы в одну точку, в одну голову. Если я, мол, вообразил такую схему образовательной постройки, которая в мою голову аккуратно укладывается, выходит, есть единство. Если не укладывается – нет. Но российскую школу в одну голову не запихнёшь. По крайней мере в умную.

А всё же единое пространство образования ещё существует. Пространство эха, отклика, внимания, взаимопомощи. Только определяется оно не административной и не научной субординацией, а кругами знакомств – когда оформленными в некие сообщества, а когда и простыми приятельскими связями. Эти перекрещивающиеся ниточки профессионально-дружеских отношений, иногда активно задействованные, иногда лишь хранящиеся в памяти, дотягиваются в любой город практически до любого педагогически яркого человека. Потяните за клубок его знакомств – и вы в конце концов сможете добраться до любого другого замечательного учителя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917–1920. Огненные годы Русского Севера
1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Книга «1917–1920. Огненные годы Русского Севера» посвящена истории революции и Гражданской войны на Русском Севере, исследованной советскими и большинством современных российских историков несколько односторонне. Автор излагает хронику событий, военных действий, изучает роль английских, американских и французских войск, поведение разных слоев населения: рабочих, крестьян, буржуазии и интеллигенции в период Гражданской войны на Севере; а также весь комплекс российско-финляндских противоречий, имевших большое значение в Гражданской войне на Севере России. В книге используются многочисленные архивные источники, в том числе никогда ранее не изученные материалы архива Министерства иностранных дел Франции. Автор предлагает ответы на вопрос, почему демократические правительства Северной области не смогли осуществить третий путь в Гражданской войне.Эта работа является продолжением книги «Третий путь в Гражданской войне. Демократическая революция 1918 года на Волге» (Санкт-Петербург, 2015).В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Леонид Григорьевич Прайсман

История / Учебная и научная литература / Образование и наука